Как это ни странно, но даже в Днепровской наступательной операции никто из нас не участвовал. Мы прекрасно знали и кричали во всю мощь своих легких о том, что воздушно-десантная операция, которую запланировало командование Воронежского фронта на конец сентября сорок третьего года, провалится. Десантники оттянут на себя некоторую часть немецких войск, но в бо́льшей своей части бессмысленно погибнут. Мы постоянно говорили об этом, но провернуть неуклюжую советскую бюрократическую машину нам оказалось не по силам.
Нас слушали и не слышали, но, видимо, именно провал Днепровской воздушно-десантной операции сдвинул ту стену непонимания, в которую мы все уперлись. Особенно эта стена непонимания ударила по «Багги». Он изучал эту операцию еще у нас дома и надеялся изменить ее проведение, а главное – результаты этой операции, но все наши усилия оказались тщетны.
Очень сильно ударила по командиру разведгруппы ВДВ гибель сотен так нужных стране десантников. И «Багги» впервые за все это время сорвался. Вернее, сначала вежливо и душевно обложил местного главного пламенного ленинца в три этажа. Нашел отдельные, особо добрые слова орально-матерного характера для направления главного коммуниста по известным и неизвестным всем присутствующим при этом эпохальном событии адресам. Потом, разумеется, нажрался до синих соплей и мрачных воспоминаний, а затем…
В общем, зубы не сильно понятно зачем вернувшемуся замполиту, что неудачно, а главное, совсем не вовремя начал «строить» «Багги», придется вставлять новые. Когда того самого замполита из госпиталя выпишут. Впрочем, и замполита нам почти сразу прислали нового – пока ни разу не покоцанного. Прежнего перевели куда-то дальше. Голову лечить. И все остальное, что так неожиданно повредилось после общения с кулаками и ногами пьяного в полнейшую дымину командира первого учебного батальона только что созданного управления специальных операций при наркомате внутренних дел.
Только тогда я впервые понял капитана Егорова. Его сомнения в целесообразности своего появления в сорок первом году. Егоров сначала заявил о себе в тылу немецких войск, но так, что о нем услышали даже за линией фронта, и только потом отправил нашим такую информацию, к которой невозможно было не прислушаться.
Теперь нам предстояло сделать то же самое – сначала доказать Сталину, что мы хоть что-то собой представляем. Это было сложно, но ничего невозможного мы с Малышевым не видели и поэтому пошли несколько иной дорогой.