Николай ложится на ещё тёплый матрац бородача, укрывается шерстяным одеялом без пододеяльника и спит до шести утра, пока не приходит сторож. В храме уже светло, за окнами дымчатое голубое небо. Иконы, подсвечники, царские врата, иконостас – всё в ярких, звонких и радостных бликах. Сторож говорит: пора вставать. Все поднимаются, убирают матрацы. Николай бросает взгляд на трёх пожилых псалтирщиц, отворачивается и больше ни на кого не смотрит. Сторож взваливает на себя матрацы, уносит в сторожку.
Николай и Надя идут домой. Оба молчат. Улица пустынная. Их шаги – единственный шум в утренней тишине.
Он думает о бородаче, о Наде. Значит, она каждый раз лежит рядом с бородачом, снова думает Николай о своём ночном открытии. Ему хочется убить бородача. Он смотрит на Надю.
– Надя. Ты разлюбила меня?
– Коля, – говорит она в ответ и замолкает.
Как будто обдумывает, что сказать, размышляет Николай с неудовольствием.
Ему слышен её вздох.
В этом вздохе он читает для себя укор, а ещё как будто огорчение.
Она ещё какое-то время молчит, потом говорит сдержанно:
– Я тебя не разлюбила.
– И всё?
– Что всё?
– И ты больше ничего мне не скажешь?
– А что надо сказать, Коля?
Она опять вздыхает, качает головой. Она хочет показать мне своё недовольство, думает он. Она хочет представить дело так, будто не она, а я в чём-то виноват.
Такие догадки о Надином поведении сердят Николая.
– Но послушай, Надя, ведь у нас так всё было хорошо… – он старается подражать ей и поэтому говорит, как и она, неспешно и сдержанно.
Сдержанность ему даётся с трудом. Он то и дело порывается перейти на привычную горячность в голосе.
Но он не хочет показывать ей свою слабость:
– А теперь?… Подожди, остановись.
Она останавливается. То, что она согласилась остановиться, подняла к нему глаза, Николая обрадовало, дало надежду, счастье можно вернуть. В её глазах он различает улыбку. В выражении её лица он угадывает прежнюю Надю.
Он наклоняется к ней, такой маленькой, такой родной. Он чувствует её дыхание, видит близко её глаза, губы. Он берёт Надю за руки, у неё детские крохотные ладошки, она без перчаток, её руки озябли. Тонкие запястья, тонкие пальцы, он всегда любил целовать каждый пальчик. Он тянет к губам её холодные пальчики, греет их дыханием, смотрит Наде в глаза. Он склонился к ней. Он большой, сильный. Она маленькая. Они – одно целое. Вокруг по-прежнему тихо. Машин нет. Людей нет. Город скоро проснётся, оживёт, побежит, задышит.