Что тут началось! Левые, кои имели пребывать в оппозиции, завизжали от восторга, а правые... К нам зачастили министры, члены Кнессета, члены Совета поселений – все упрашивали нас убраться из Канфей-Шомрона, лишь бы сохранить власть правых в стране. Часами, сидя на плоской глыбе известняка в жидкой тени сосен над раскрытым томом Талмуда, я уносился мыслями прочь от рабби Акивы и рабби Гиллеля и мучился сомнениями – а может, лучше отступить? Если к власти придут левые, то всех нас все равно выселят, и не только отсюда – найдут предлог, чтобы раздавить те десятки поселений, которые мы создали за последние годы. И все из-за нашего упрямства. Я бросал взгляд на мою Гору. Она смотрела на меня сухими черными глазами пещер и молчала. Резкий ветер, гудя, ворвался в долину, ударился о скалы и вернулся ко мне хриплым криком хребтов: «Не бросай нас! Мы твои!»
Есть Третейский Судья, помогающий находить решения в спорах, которые порой бывают посложнее, чем эта свара между Менахемом Бегиным и хребтами Самарии. Парадным подъездом во дворец Его мудрости обычно служат книги, в которых толкуется Закон. Сейчас я чувствовал, что на вратах этого подъезда висит большой амбарный замок. Но есть потайная дверь, запасной вход, тайный туннельчик, о котором не знает никто, кроме каждого, кто желает о нем знать. Это молитва. Всю ночь я бродил по темным ущельям, по косым овечьим тропам и по распахнувшим пасти пещерам. Всю ночь я молился. Я говорил Вс-вышнему: «Пожалуйста, помоги мне найти выход! Дай мне знак – перешагнуть ли через себя или стоять на своем? А еще лучше, чтобы мне не пришлось делать ни того, ни другого, соверши маленькое чудо, подбрось какой-нибудь третий выход. Ну что Тебе, Вс-могущему, стоит!»
А через три дня ко мне подошел Натан и сказал:
– Ну вот что, Хаим! Мы не хотели тебя зря обнадеживать, и потому молчали. Но, похоже, дело выгорает. Собирайся и поедешь с нами.
– С кем «с нами»? – спросил я, ничего не понимая.
– Со мной и Менахемом.
– Которым? – задал я очередной идиотский вопрос.
– Штейном. А ты думал, с Бегиным?
– А куда мы поедем?
– Увидишь.
* * *
В жизни не видел домов более убогих, чем у этого Хусейна. Серый бетонный куб со сломанными решетками на окнах. Но кофе с кардамоном, которым он угощал нас в меджлисе – гостиной, обвешанной проеденными молью коврами – был отменным. Да и поданный на большом медном блюде с вычеканенным на нем орнаментом черный виноград навеки останется одним из вкуснейших воспоминаний моей жизни. За окном иссохшуюся землю робко трогал тонкими пальцами первый октябрьский дождик, который арабы почему-то называют «крестным». Конечно же, Хусейн был предупрежден о нашем визите – как впоследствии выяснилось, переговоры через посредников – таких же хитрых арабов, как и он сам – велись уже три недели. Но только позавчера наступил прорыв.