Мы тряслись от смеха, пили амаретто, которое я вынес из дома – нам не нравилось, от ликера несло прелой вишней, но мы все же его пили. Ойген, с провалами серых глаз, нервный, взвинченный, взахлеб рассказывал разные истории. Он нес какую-то околесицу, но я все равно его слушал, вращая стеклянными глазами. Было жарко-жарко, мы лежали на траве. В воздухе расплывалось марево; перед нами горел костер, в который мы швыряли сухие ветки.
– Черт возьми, стою я, значит, у барной стойки, пью третью стопку водки, а в этот момент внутрь влетает целый отряд людей в форме. Клянусь, я первый раз видел, чтобы наркоту кидали прямо сверху! Со второго этажа прямо вниз летели таблетки и пакетики со всякой дрянью. А швыряющие… они стояли с круглыми глазами и дергались, хотя музыку давно выключили. Она все равно им была не нужна, они просто не могли прекратить двигаться, это было похоже на нервный тик.
Я перевернулся на живот, подпер голову обеими руками и уставился на Ойгена.
– А ты пробовал когда-нибудь?
Он почесал переносицу. Лицо у него снова было в фиолетовых разводах после очередной драки.
– Дурь-то? – он потрогал болячку на губе языком. – Пару раз всего, а больше и не нужно. От наркотиков тупеют.
Я был не слишком удивлен этому открытию, поэтому просто пожал плечами.
Однажды поздно вечером, когда нас в очередной раз развезло, я рассказал Ойгену про Ванденберга, если точнее – стыдливо признался, что меня все еще не отпустило до конца.
– У меня до сих пор перед глазами его лицо. Столько лет прошло, а я все равно об этом думаю. Понимаешь меня? – я уставился на далекие звезды. Они казались мне странными и чужими, поэтому я поспешил перевести взгляд на что-то более досягаемое – обвел глазами пустырь, смятые банки из-под пива и остановился на лице Ойгена. – Мне просто хочется, чтобы все это закончилось, но я не знаю, как отпустить то, что случилось. Не знаю, как отпустить тот день. Безумие какое-то…
Ойген понимающе хмыкнул, переложил пистолет из ладони в ладонь, посмотрел в чернильное небо, потом мне за спину – на искривленные силуэты деревьев.
– Знаешь, моя мать пустила пулю себе в голову, когда мне было пять лет.
Ойген вдруг поднес пистолет к правому виску и ломано улыбнулся. Я дернулся в его сторону, чтобы забрать ствол, но Ойген отстранил меня рукой.