Каждый волшебный день начинался с двухчасовой загородной верховой прогулки, потом холодная ванна, ароматизированная розовой водой, потом завтрак, поданный под тентом в саду посольства. А впереди – море удовольствий: экспедиции и прогулки по живописным местам, прекрасные долгие обеды, лежание в гамаке с книгой, игры и развлечения, неистовые танцы вечером и ужин в удивительных дворцах-павильонах до утренней прохлады. Да и просто ехать верхом или править каретой на улицах было уже откровением.
В этой стране женщины поднимают вуаль – и на тебя смотрит «Мадонна» Рафаэля… мне стыдно чуть ли не перед попрошайками на улице: они носят свои лохмотья с бо́льшим изяществом, чем я – лучшие свои наряды, а вуали женщин из самого простонародья (вуаль – это пробный камень для туалета дамы) куда лучше надеты, чем моя. Вуаль должна спадать от макушки до пят, в этом я уверена, и не должна быть прозрачной».
И наконец к ней пришла любовь в лице обаятельного секретаря посольства, Генри Кадогана, старшего сына достопочтенного Фредерика Кадогана и внука третьего графа Кадогана. Гертруда его описывает в письмах так подробно, что подобный интерес наверняка насторожил Флоренс заранее. Это был мужчина тридцати трех лет, «высокий, рыжий и очень тощий… умный, отлично играет в теннис, еще лучше на бильярде, энтузиаст безика, предан верховой езде, хотя ездить не умеет совершенно… сообразительный, аккуратный, хорошо одетый, смотрит на нас так, будто мы для того и существуем, чтобы он на нас глядел и веселился». Генри был хорошо образован – даже учен, а внимание, оказываемое им Флоренс и Гертруде, вскоре сосредоточилось на последней. Он умел говорить и читать на местном языке и приносил Гертруде пачки книг. Он нашел ей учителя, чтобы она продолжала уроки персидского.
Гертруда писала:
«Это определенно неожиданно и незаслуженно – приехать так издалека в Тегеран и найти в конце пути человека такого восхитительного. Он ездит с нами, он строит для нас планы, он показывает нам прекрасные вещи с базаров – он всегда там, где нам нужен…
Кажется, он прочел все, что стоит читать по-французски, по-немецки и по-английски».
Тетя Мэри, возможно, иногда хворающая во время долгого визита Гертруды, смотрела сквозь пальцы на то, что Флоренс бы осудила. Во время частых прогулок и пикников Гертруда и Генри уезжали неспешно вдвоем и сидели возле ручьев и в садах, читая и разговаривая. Они искали сокровища на базарах и играли в триктрак с приятелем-купцом. Они посещали шахскую сокровищницу, ловили форель и охотились с соколами на куропаток. Когда в Тегеране становилось слишком жарко, иностранные посольства переезжали на летние квартиры, в прохладу Гулахека, где подавали еду под деревьями в садах или под тентами. К тому времени блуждание по базарам пришлось прекратить из-за вспышки холеры. С самоуверенностью молодости Генри и Гертруда продолжали ездить где хотели. Генри имел твердые взгляды и слегка тяготел к дидактике. Он не уступал Гертруде в спорах, и как минимум один раз у них обнаружилась «серьезная разница во мнениях, и я отослала его домой, не попрощавшись!» «Мы с мистером Кадоганом ходили в воскресенье на долгую прогулку и яростно спорили о политике. Его взгляды на гомруль оставляют желать много лучшего, но я думаю, что заставила его несколько изменить точку зрения в пользу юнионистов!»