Роджер опешил и с непониманием вытаращил глаза.
– Тебя раздражает то, что люди пытаются быть счастливыми, я правильно тебя понял? – переспросил он, понизив голос.
Норман застыл, точно прислушиваясь к собственным же словам; бледнота выдала его: он осознал, что упустил несколько важных деталей. Но в рассуждениях своих или их изложении?
– Я… я, наверное, не так выразился…
– Пожалуй, – кивнул Роджер и взял бокал. – Знаешь, Норман, не желаю больше говорить об этом. Слишком тяжёлая и занудная тема. Над этим можно философствовать сколько угодно, а придём всё равно к тому, что пытаться искать своё счастье – нормально и правильно. Как и создавать семью, делать успешную карьеру, путешествовать по всему миру… И это, кстати, ты мне должен об этом говорить!
Смешок Роджера, обыкновенно ободряющий и обнадёживающий, на этот раз опустошил Нормана, внушив ему глубокое отчаяние и одиночество – чувства, знакомые ему с детства и с юношества же им позабытые.
– Наверное, – усмехнулся он с искусной фальшью.
Будь в руке Нормана меч, он, пожалуй, немедля бы вспорол себе живот. И резкий раскат на том и кончил их беседу.
Май, 52 г. ПВ.
В этот ясный день из солнца свет сочился так, что небо словно выцвело – едва ли в нём можно было различить голубые оттенки. Лучи точно желали высушить всё в городе существующее: здания и деревья плыли, а очертания их поминутно то выпрямлялись в чёткие струнки, то вновь расходились волнообразными нитями. Какому-нибудь туристу могло почудиться, что прибыл он не в средние широты, а в самую настоящую пустыню, по ошибке. Но оцепеневшие ясени и липы, укутанные в сочную зелень, тотчас же доказывали ему обратное.
На вымощенной булыжником улочке, сокрытой от соседей плотно прижавшимися друг к другу низенькими зданьицами, не было никого. Там строение порушено, тут у полупустого магазина дверей нет, здесь и вовсе одни руины остались. Где-то в треснутых, а то и вовсе разбитых окнах проглядывали серьёзные и злые лица, в маленьких закоулках меж жилыми домами скапливались группки бездомных по два-три человека, все мрачные, грязные и неопрятные, кто с бутылкой, а кто и с ножом. Лишь из этих закутков временами доносились рычания да хрипы – в остальном же улица была безмолвна, словно по ней только-только пронёсся ураган.
Каждое такое утро тишину здесь нарушали ритмичные шаги. Это двое молодых студентов третьего курса Медицинской академии, единственный корпус которой – громадное здание в античном стиле, – располагался в нескольких кварталах отсюда. Парни, оба в парадном, качая в руках свои портфели, с озабоченным и невесёлым видом шли по тротуару в сторону учебного заведения, постоянно поглядывая и на местных люмпенов, и на места их встреч, и на руины.