Последний раз его видели ранним утром у стен городского рынка. Он что-то рисовал на старом досчатом заборе. Разобрать его рисунки не представлялось возможным, потому как они по большей части представляли собой бесформенные пятна, похожие на тени чего-то безвозвратно ушедшего. На всякий случай стирать с забора до времени их не стали. А Иван Алоян после этого бесследно исчез.
Вскоре в районе рынка появился какой-то бродячий армянин. Он-то и пояснил, что фамилия «Алоян», в переводе с армянского, означает «Вселенская душа». После этого у базарного забора стали собираться горожане и обсуждать Ванины художественные экзерсисы. Многие усматривали в них некую вселенскую глубину и предлагали обратиться в Нобелевский комитет, правда, зачем, не умели объяснить, ведь соответствующей номинации Альфред Нобель в своём завещании не предусмотрел. Звучали и более трезвые голоса, утверждающие, что, дескать, Иван Алоян пытался в последний раз изобразить своего незабвенного отца Гамлета. Скорее всего, так и было на самом деле. Рисунки эти до конца девяностых никто не стирал, покуда ни демонтировали сам упомянутый забор…
Так, можно сказать, что до конца второго тысячелетия наш город просуществовал в тени отца Гамлета. Пока бравый двадцать первый век не оставил в прошлом и коммунистическую будущность, и оную тень, и саму историю нашего древнего города.
2011
Самоварыч
Анна Егоровна, хотя и работала простой уборщицей, уважением в коллективе пользовалась немалым. Замдиректора Сидоркин, так вообще ее боялся пуще смерти.
– Сидоркин, опять сапоги не чищены! – бывало, крикнет она. – Ну-ка марш на колидор!
И Сидоркин бежал прочь из офиса начищать и без того чистые ботинки.
А если взять секретаршу Надюшу, так Анна Егоровна вообще заставляла ее регулярно проветривать шевелюру.
– Опять нафурдычилась! – грозно надвигалась она. – Продыху от вас нет! Хоть святых выноси!
Надюша и пряталась, и убегала, но не помогало. Тогда она отрешилась от французского парфюма и перешла на тройной одеколон. Анна Егоровна это дело одобрила, наш кондовый роднее и ближе…
Как-то незаметно подкрался ее юбилей – семьдесят пять лет от роду. Коллектив долго соображал, что этакое можно ей подарить? Сидоркин предложил купить вожжи или плеть.
– А что, – говорил он, – на стене очень даже будут смотреться.