– Бросил своих он товарищей,
Бросил набеги творить,
Сам Кудеяр в монастырь ушёл
Богу и людям служить.
А ему никого бросать не надо: все сами разбрелись по Божьим нивкам и погостам. И до монастыря не дойти с его «неходульными» ногами… Да и сама литовка ему ни к чему. Сейчас отобьет ее – и в сарай до следующего времени грядущего дня, а там опять – бабка и молоток… Вот она, жизть!
– Господу Богу помолимся,
Будем ему мы служить,
За Кудеяра-разбойника
Господа Бога молить.
Все, допета песня, день завершился. И ночь «надвинулась толпой видений»…
А вяхирь все кричал, и крик его становился еще более беспросветным, словно снова умер Элиот, и полые люди волокут его гроб по Юстис-стрит на Первое кладбище в Роксбери…
Стоп, мог ли старик знать хоть что-то про Роксбери и Элиота? Впрочем, кто свидетель его незнания? Как и того, что он не был полковником, потому что когда-то получил несколько писем? Разве витютень? Но у того на уме лишь одно:
– Ух-ху-хуху! Ух-ху-хуху!
А в забытой на окне этого дома разогнутой книге без обложки синей частью двойного химического карандаша было отчеркнуто:
– …Небесных клавиш
Волшебно чуткие персты
Вовек касаться не заставишь
Во исполнение мечты…
– Ух-ху-хуху! – до самой темноты кричал вяхирь. – Ух-ху-хуху!
Словно опять кто-то шел кого-то хоронить.
2021
Потому и казни всяческие принимаем от Бога
и набеги врагов; по Божиему повелению
принимаем наказание за грехи наши.
Прп. Нестор Летописец
Ивана Васильевича никуда не приглашали. Лет десять уж – не меньше. Тогда-то гостем званым в последний раз и сидел… за поминальным столом. Бабу Нюшу, родственницу его дальнюю, провожали в путь всея земли. Царствия ей Небесного… Потом года три в деревне вообще никто обществом не собирался. В себя всё придти не могли: затылки чесали, да нули считали в новых деньгах. А уж как сосчитали – разом друг к дружке и охладели. Лёшка Дашев – крестник – женился, так про Ивана Васильевича – не последнего для Лёшки человека – вспомнить не захотели. Тогда он подумал: оплошность, мол, мало ли что бывает, за память, мол, зашло? Незваным явился, графин хрустальный принёс в подарок. Приняли, конечно, усадили в уголок, но посмотрели так неласково, что зарёкся Иван Васильевич впредь незваным ходить – себе дороже: глядишь, за воротник, да и на холодок. Это ж раньше было: красному гостю, красное место… Теперь же – много едоков и без ваших дураков. Так-то…