Ему всё слышалось железное поскрипывание, как будто на детской площадке кто-то раскручивал карусель.
Сергей много раз выглядывал в окно.
Детская площадка была пуста.
В доме стояла тишина. Все спали.
Сергей ещё раз закурил, любуясь из окна видом на три церкви: «Небо, не поймёшь – то ли пасмурно, то ли просто не время рассвета. Эх, хочется солнышка».
И опять послышался железный скрип. Сергей заметил, как карусель на площадке качнулась, но большего ему увидеть было не дано.
Отмахнувшись от наваждения, он пошёл спать.
На детской площадке на карусели сидела компания. Семеро подростков – три девочки и четыре мальчика – были одеты почти одинаково: потёртые кожаные куртки в железных заклёпках, на спинах пятиконечные звёзды, кожаные брюки на шнуровках, тяжёлые ботинки на толстых подошвах. Головы подростков были наполовину выбриты. Остатки волос выкрашены в красный. На лицах лежал яркий макияж.
Их пальцы были унизаны железными перстнями с изображениями страдальческих лиц. На этих металлических лицах были следы крови.
Ребята слегка раскачивали карусель. Вместе с ними на карусели сидела женщина средних лет. Она сидела, скорчившись, кутаясь в забрызганный кровью, светлый плащ, одетый на голое тело. Ещё лицо было так сильно разбито, что казалось просто кровоточащим куском мяса.
– Ну что, мамусик Данькин, сейчас мы вас с папой поженим, – сказал один из близнецов.
– Что он тебе тогда сказал, – спросил Даня женщину.
Она всхлипнула. Разбитые губы не слушались.
– Он перекрестил меня и сказал: «Я благословляю тебя на аборт».
– Ну, пора.
Близнецы вошли в подъезд, поднялись на пятый этаж, прошли сквозь дверь квартиры, где Сергей Добычин мирно спал на диване. В пепельнице тлел окурок.
– Какую дешёвку курит.
– Экономный.
– Это он из экономии Данику путёвку в смерть выписал.
Один из близнецов бросил тлевший окурок на ковёр.
Игорь проснулся в узком дощатом коридоре с низким потолком. Пахло свежеструганным деревом и остывшей баней. У стенки, свернувшись калачиком, сидела женщина в забрызганном кровью плаще. Своё лицо она прятала за борт воротника.
– Это что ещё за шутки?!!
Но перевести драму в шутку на этот раз не удалось.
Зена была жрицей материнства.
Единственной пищей для спасённых малышей было её молоко, единственным одеялом – её волосы.
Дети были для Зены маленькими божествами.