Во что превратились его сны теперь?.. Теперь птицы пожирают людей.
– Я думаю, она следит за мной, – роняет Сатель, не дождавшись ответа. – Эта птица, Август…
Шарль сжимает Сатель в объятиях – туго, до скрипа костей (ему важно ощущать, что Сатель не воздух), и она не успевает договорить. Шарль не желает слушать нелепицы, он желает только её.
4
Вот уже неделю я обитаю в перевёрнутой дырявой лодке на заброшенной пристани, словно в ракушке на грани миров: по одну створку – бесконечное море, по другую – смерти и обречённость, совсем как в том, другом мире, который я почти позабыла.
В лодке припасены дождевая вода и фрукты – некоторые удалось раздобыть собирательством, но ощутимую долю я стащила у Шарля. Из найденной неподалёку ветоши соорудила подобие платья, в котором напоминаю, наверное, гадкого утёнка, однако шансы остаться неприметной в таком наряде несравнимо выше, нежели в джинсах. Кроссовки обмотала разодранными в ленты лоскутами, остальное тряпьё приспособила для постели, хотя в действительности я почти не сплю. Марсель оказался слишком громким. Настоящий экватор звуков. Клёкот падальщиков перемежается бранью побирушек, набат чередуется с плачем вдов, реже – возгласами портовых работяг. С того времени, как порт закрыли, моряков здесь почти не осталось. Мачты кораблей с опущенными парусами возвышаются обглоданными ветром скелетами, покинутыми и будто обиженными на людей.
В те короткие ночные часы, когда мир ненадолго стихает, меня баюкает плеск волн. Иногда море обрушивается громовыми раскатами, лишь под утро уступая соло стрёкоту цикад. И всё же тишина пугает сильнее. Я лежу, вжавшись в стенку моего деревянного гроба, и скребу по древесине найденным ржавым гвоздём, который повсюду таскаю с собой. Так немного спокойнее.
Вообще здесь красиво. Море, утопающий в море закат, утопающее в закате холмогорье. Никогда не видела красной земли, только на картинах Рериха. Красные, как огонь, горы. Тогда мне казалось, что художник привирает. Теперь я готова поверить даже в пикассовские оквадраченные лица.
Когда поблизости нет людей, я забираюсь на бугорок своей лодки и смотрю на воду, потом долго в небо, кружащих в высоте птиц. И снова на море. Я как Христофор Крузо. Или как… нет, сегодня не вспомнить.
Воздух до одури чистый, будто просеянный через сито. Я с детства мечтала поселиться на море. Вдыхать невесомую влагу и растворяться в ней каждой клеткой.