Мики кивнул.
– Значит, говоришь, что ты умный.
– Ничего я тебе не говорю, – ответил Мики.
– А разве ты мне не говоришь, что все это время мог хорошо учиться в школе и мать могла бы тобой гордиться?
Тут Мики понял, что если посмотреть на все под таким углом, блистательности у его почти безупречных оценок за тест поубавится. Пожал плечами.
– О чем мы думали? – произнес отец, обращаясь скорее к себе, чем к сыну. – Так хорошо было с девчонками.
– Извини, – произнес Мики.
– Ладно, слушай сюда, потому что теперь все будет вот так. Ты пойдешь в колледж и дашь там жару. Не обсуждается. Или мать будет тобой гордиться, или домой не возвращайся.
Мики начал было возражать, но тут же поймал себя на том, что не уверен, хочется ли ему. Он и сам все еще не свыкся со своими замечательными результатами теста и уже начал думать дальше общинного колледжа. Когда в средней школе Уэст-Хейвена разнеслось известие о его тесте, некоторые бывшие учителя останавливали его в коридоре. “А что мы тебе говорили?” – вот все, что им хотелось уточнить. Поэтому Мики теперь не стал возражать старику, а ответил:
– Можно я буду учиться музыке?
Отец глянул на небо, затем – на него.
– Ну почему тебе всегда нужно искушать судьбу?
– Значит, мне можно учиться музыке?
– Хорошо, – ответил старший. – Хоть гитарам “Фенсон” учись, мне-то что.
Мики подумал было его поправить, но отец заметил верно. Мики и впрямь всегда искушал судьбу.
Так каковы были шансы, что этих троих поселят в один блок общежития для первокурсников в колледже Минерва на побережье Коннектикута? Потому что дерни за одну нитку в ткани человеческой судьбы – и все распустится. Хотя можно сказать, что все и без того распускается.
Сентябрь на острове был лучшим месяцем. Толпы рассеялись, пляжи пусты, океан еще теплый. Не нужно бронировать столики в ресторанах. После Дня труда все политики возвращались в О. К.[17], леваки из Голливуда и СМИ – в Л.-А. и Нью-Йорк. Кроме того, пропадали все самонадеянные привилегированные студиозы – многие из них считали себя демократами, но во благовременье вольются в общий поток республиканцев. Половина лас-вегасского агентства Линкольна – или того, что от него осталось после Великого Спада, – состояла из “сигм-хи”[18], в шестидесятых и семидесятых они носили длинные волосы, курили дурь и выступали против войны. А теперь стали жестоковыйными консерваторами – во всяком случае, держались жестче Линкольна. Ему – самому́ пожизненному республиканцу – нынче с трудом удавалось отыскать утешение где бы то ни было в политическом спектре. Голосовать за Хиллари – об этом не может быть и речи, но если не она, то кто? Чертова дюжина кандидатов ВСП