Макори ждал меня в доте. Вязкая чернота сочилась из-под полей его шляпы. Ночь в страхе забилась в стены места, что я так и не решилась назвать своим домом. Макори был здесь черным пятном, запрятанным в угол, самым сердцем темноты.
Мой удивленный взгляд просверлил нечеловека насквозь. В ответ он молчал, откидывая первые лучи солнца с впалых щек. Бездонные дыры в глазах. Клеймо давно уже не горит, и букв не разглядеть под плотной чернотой. Наконец мы встретились.
Он присел на табурет, которым мундиры накануне колотили друг друга, выпуская пар. Длинные пальцы нашли равновесие на колене. Другая рука крутила осколок зеркала, что привел меня на Ольгу. Вязкие глаза яростно смотрели исподлобья с правого плеча. И я закипела в ответ: проколоть, сломать, ударить его прямо в мертвое сердце.
– Отдай! – ресницы взлетели и вонзили в него стальной приказ. – Отдай!
Макори перекинул голову налево и сжал осколок. Глухой треск полетел к моим ушам, а за ним спокойное и ровное:
– Здесь был другой, – вязкая тьма обвилась, душила мою шею, – кто тут теперь?
– Оно больше не твое!
– И не твое. Вештица не ищет зеркал. Чья память заставила тебя сделать это? Для кого ты била свое клеймо?
Он швырнул зеркало вниз и прижал ботинком. Четыре шага макори тащили зеркало мне навстречу.
– Кто там теперь? – макори сильнее сжал мое горло.
Слова смешались в слабый ответ:
– Дай.
Треск. Память осыпала дот, срываясь с битого стекла. Вязкий мрак окутал меня со всех сторон и занемел крепкой пленкой вокруг кожи. Мир вибрировал, впиваясь в виски.
– Вештицы только разрушают! – глаза искали внутри меня ответ. – Зачем ты выкинула того, кто хранил это место?
Нет. Нет. Нет. В зеркале был человек.
– Это мой осколок! – ярость макори почти лишила меня сил, – я заковал в него клейменого и связал Семерых его памятью. Но ты умудрилась все сломать.
Нет. Я лишь исполняю договор.
Макори услышал. Длинные пальцы нырнули в вязкое у сердца и достали вощеный мешок, замотанный в тонкие цепи. Патина сверкала по звеньям к черной жемчужине.
Он приложил мешок к моему уху:
– Ты слушала свою память, теперь послушай их!
Внутри выли голоса. Гортани рвались и скребли глухую кожу изнутри, базлая на лабрадорском.
Они что, прокляты?
– Семеро. Когда-то они отдали свои души за вечную свободу, – глаза макори вдруг стали серыми и покрылись влажной солью. – Проклятая вештица!