В толпе столкнуться и отпрянуть
И взгляд мгновенно отвести,
Опережая мыслью память:
Всё, слава богу, позади.
Потом в картинной галерее
Бродить по залам не спеша
И просто так, без всякой цели
К одной картине сделать шаг.
И встать, как вкопанной, как будто
Не там, сведённые толпой,
А в эту самую минуту
Мы снова встретились с тобой.
С сиренью белой, непримятой,
Обхватом рук, обхватом глаз,
Войдёшь и спросишь виновато:
– Не рано ль я? Который час?..
Мне б как тогда, в толпе, отпрянуть
И снова память приструнить.
Меня не может вдохновить
Лицо твоё и даже ранить.
Но это будет полуправда.
Твой взгляд, увиденный в толпе,
Мне не принёс былую радость,
Но тот, забытый, дорог мне.
…Секрет искусства не разгадан,
Но кисти взмах, попавший в цель,
Нас ранит всё-таки сильней,
Чем грустный взгляд из-под бровей,
Забытый, выцветший с годами.
(На кромке. М,1979. – С. 16–18)
О чём здесь идёт речь? О случае, напоминающем, что уже в расставании есть свой закон: оно остаётся в сознании как нечто дорогое, как памятный след утраты. И любовь, оставшаяся лишь эпизодом в жизни, может вызывать в сердце сожаление, понимание противоречий и трудностей жизни, может допускать прощение того, кто покинул нас когда-то. Повествовательный стиль стихотворения не говорит о его простоте или даже примитивности. Он, скорее, выражает естественность любви, невозможность понять её до конца. А в последнем пятистишии автор выражает важную мысль: о любви может напомнить какой-то случай, произведение искусства, похожее лицо – если мы увидим в этом символ и образ былого чувства.
Есть и другая любовь, горькая, разочаровывающая, приносящая человеку смятение и боль в душе. Бывают люди неорганизованные, эгоистичные, те, которых называют шальными. Видимо об одном из таких писала Марина Глебова как о человеке, от которого ей пришлось испытать много зла:
Р.А.
Ты моя ножевая рана
В спину и – через сердце в грудь.
Ты осколок того обмана,
Что Иуда отправил в путь.
Притворялся и лгал безбожно,
От расплат уходил шутя…
Ты нашёл меня и стреножил
Девятнадцать веков спустя.
И пока разрывала путы,
От обиды зубами скрепя, —
Весть дошла до меня, что будто
Ты во всём обвинил меня.
Не сойдёмся на поле брани,
Не скрестим на скаку металл:
Ты не предал меня, не ранил —
Ты убил меня наповал.
(На кромке, с. 28)
Каково это сказано: «Ты осколок того обмана, что Иуда отправил в путь»? Не сам Иуда, а его наследник, его жалкая тень. И опять повествовательный стиль не мешает Марине дополнить свою образную картину символом смерти любви: «Ты не предал меня, не ранил – ты убил меня наповал». Это не просто стихотворение, в котором основным лейтмотивом выступает обвинение. Это стихи, в которых метафоры точны и сильны: «ножевая рана», «Иуда», «разрывала путы», «не сойдёмся на поле брани», а символом любви становится не только предательство, но само её убиение – и изменой, и клеветой. Стихотворение, в котором метафоры, символы, сравнения становятся афоризмами, говорят о высоком мастерстве поэта. В таком стихотворении образ, символ, мысль соединяются в поэтическую гармонию. Это есть у Марины несомненно.