Тем не менее я никогда не сомневался в родительской любви, пусть даже сроду не видел домашней еды, а фуршетов посетил больше, чем семейных походов с палатками. В Александрии[6] такие семьи – обычное дело. Со мной в элитной школе учились дети авторитетных, преуспевающих родителей, перенимая от них стремление сделать блестящую карьеру. Хорошие оценки здесь никого не удивляли, требовалось больше. От детей ждали свершений в спорте, музыке, а лучше – во всем сразу, и в придачу – популярности у сверстников. Признаюсь, и меня увлек этот круговорот; перейдя в старшую школу, я хотел только одного: не ударить в грязь лицом. Я встречался с самыми успешными девчонками, по годовым отметкам уступал лишь одному однокласснику, участвовал в чемпионате штата по футболу, исполнял пьесы на фортепиано.
Увы, родители так и не увидели, как я получаю диплом. Я стараюсь поменьше думать о той авиакатастрофе и не люблю о ней рассказывать. Обычно собеседники не знают, что сказать. Беседа затухает, а я жалею, что вообще открыл рот.
Но порой я задумываюсь: может, я просто говорю не с теми людьми? И есть ли на свете «те люди» – которые проявят участие? Одно скажу вам точно: жизнь никогда не идет по намеченному плану.
Я знаю, о чем вы, наверное, подумали: с чего бы парню, который два с половиной года пребывал в умственном и эмоциональном раздрае, становиться психиатром? Способен ли он кому-то помочь, если даже со своими тараканами не разобрался?
Хорошие вопросы. Что касается ответов… Черт, я и сам тогда не знал. Сомневался, что кого-то вылечу. Тем не менее мои возможности были ограничены. С карьерой хирурга я попрощался навсегда – из-за частичной слепоты, нехватки пальцев и прочего, – а семейным врачом или терапевтом работать не хотел.
И все же я скучал по хирургической практике. Скучал по обработке рук перед операцией: по тому, какой шершавой делалась кожа, по скрипу резиновых перчаток; я любил восстанавливать кости, связки и сухожилия, любил уверенность в каждом движении.
Однажды в Кандагаре паренек лет двенадцати раздробил коленную чашечку, упав с крыши, и местные медики так неумело его прооперировали, что бедняга едва ковылял. Мне пришлось заново восстанавливать ему колено, а через полгода он сам прибежал ко мне на осмотр. В тот миг меня охватила радость: я все исправил, вернул мальчугана к нормальной жизни. Я спрашивал себя, принесет ли такие же чувства работа психиатром? Можно ли окончательно вылечить болезни психики?