– Ора! Рад видеть! – статный голубоглазый красавец Астамур вышел, наконец, из дверей подъезда. – Полусухое. Сосед на пробу принес.
– Как Асида, как девочка? – степенно вопросил Даур, с удовольствием рассматривая на свет бледный рубин легкого вина.
– Ох, не спрашивай. Не спит совсем. Что-то у неё там в животике крутит. Я говорю: чачей оботри, ей и дышать вкусно станет, и прохладно, опять же. Что лучше виноградной чачи? Ну разве что виноградное вино. Нас мать, почитай, так и вырастила: тут помажет, там компресс-мапресс – и всё пройдет. Всякая хворь от настоящей чачи бежит.
– Ну ты даёшь, молодой отец, – расхохотался Даур. – Нет уж, пусть лучше Асида сама решает, чем натереть, нам племянница нужна умница и красавица.
– Ора! Какой разговор! Разве у нас другие бывают? Хасик, ты чего смурной? Дома всё хорошо?
– Майка в огород Сантика рвалась, плетень повалила, чинил.
– Вот видишь, – усмехнулся Астамур, – у нас даже коровы – и те красивые и решительные. Уж если что задумала, то никакой Сантиков забор ей не помеха. Уважаю! Мама как?
– Здорова. На днях вот муки мешок намолол ей, порадовалась.
Даур снова поймал себя на мысли о том, как прекрасна и достойна эта тихая, спокойная, веками отлаженная жизнь. И никто так, как мама, не варит мамалыгу, и никто так не снимает сыр… И любая трапеза – проста, вкусна, сытна и основательна. И никто никуда не спешит, как в городе, и каждое дерево даёт тебе силу… Но с другой стороны: проживёшь свою жизнь на этой земле, никому, кроме односельчан не интересный, и в эту же землю в свой срок и уйдёшь. Хасика, если подумать, такое даже в его двадцать пять, наверное, вполне устраивает. А меня?.. В мои-то тридцать…
– Хорошее дело, – похвалил меж тем Астамур. – А я на днях с Нинусей, которая мельницу у нас тут в городе держит, повздорил: принёс ей твою, Хасик, кукурузу, возвращает мне муку, глядь – а она не моя! Ну на половину-то точно! А она мне: что, мол, ты зёрна свои в лицо, что ли, узнаешь, да ещё и в размолотом виде? А я же крестьянин. Я узнаю! Ей, городской, не понять.
– Да, – задумчиво кивнул Даур, – городским не понять.
Хасик почувствовал, что уже совсем извёлся, да Астамур-то не спросит: чего, мол, приехали. Он-то братьев в жизни не обидит. Он-то им просто рад. А они…
Хасик обнаружил, что рука под столом сжалась в кулак и стал осторожно разжимать пальцы.