– Можно? – спросила я у сестры, указывая глазами на свою кровать, пятую во втором ряду.
Она с улыбкой кивнула.
Я осторожно присела на серое марсельское одеяло, на котором не было ни одной складочки.
– Кем бы ни была девочка, спящая тут сейчас, кровать она заправляет лучше меня.
– Ты всегда прекрасно заправляла кровать, – возразила Мари-Анж. – Ты и Рене. На ваши постели приятно было посмотреть.
– Это потому, что я заправляла и свою, и ее постель, – объяснила я.
– А, – улыбнулась сестра. – Что ж, боюсь, от Мишель, которая спит на твоем месте, соседки такой милости не дождутся. Она очень строга к недостаткам окружающих – как и к своим. Но ты ведь приехала не затем, чтобы поговорить о наших новых пансионерках, так ведь?
– Может быть, и затем, – улыбнулась я.
Но сестра Мари-Анж не ответила на мою улыбку на этот раз. Глаза ее стали печальны. Она сказала:
– Что-то гложет тебя изнутри, дитя мое. И ты такая худенькая, такая бледная.
– Я никогда не была жизнерадостной толстушкой, – усмехнулась я, но сестра покачала головой.
– Думаю, нам нужно поговорить. Сейчас некогда – девочки вернутся из школы, прозвонят к обеду, потом у меня будут еще дела. А тебе не мешало бы отдохнуть и вымыться. Дорога ведь была очень утомительной? У тебя пыль на лице. После обеда ты можешь привести себя в порядок в моей комнате и там же немного поспать. А вечером, когда воспитанницы угомонятся, мы сможем поговорить.
У меня сжалось горло, и я сказала:
– Спасибо.
– За что? – удивилась викентианка. – Ты вернулась домой. Ты можешь делать все, что тебе угодно.
Если бы я не была так изнурена, я бы заплакала от умиления.
А потом я услышала голоса девочек, вернувшихся из школы, веселые детские голоса, в числе которых могли зазвучать и наши с Рене. Из кухни вкусно пахло, в столовой гремели посудой, и я, наскоро вымыв руки и ополоснув лицо, пошла туда.
– Не могли бы вы дать мне передник? – попросила я у незнакомой мне девушки, которая ловко нарезала хлеб за дубовой стойкой. Раньше здесь заправляла краснощекая, веселая госпожа Матье. Она прикрикивала на нас, когда мы помогали ей в столовой, но жалела меня и украдкой совала в карман фартучка поджаристые горбушки. У этой девушки, пожалуй, горбушки не допросишься – вон как сурово сдвинуты ее тонкие брови…
Девушка удивилась, но достала из шкафчика и протянула мне синий бумажный передник.