Не помню, как расплачивался и топал
домой, зажимая в вспотевшем кулаке подобранный с пола заветный
металлический кругляш. Но хорошо помню чувство глубокого
удовлетворения, когда под язык лёг отмытый и ополоснутый в спирте
российский металлический червонец выпуска две тысячи одиннадцатого
года. Полный отпад и сумасшествие в одном флаконе. Восхитительный
вкус металла и... крови, затмевающий собой любое сладкое лакомство.
Монеты хватило на неделю. За ней были ещё и ещё. Я не мог
остановиться, превратившись в "монетного" наркомана. Иногда
железные денежки "разбавлялись" тупыми бритвенными лезвиями или
металлической пудрой. Желудок переваривал всё. Тайная страсть
тщательно скрывалась от друзей, сестры, родителей и, тем паче, от
врачей. Купленные в аптеке экспресс тесты на определение
полиморфизма не дали положительного результата. Версия о том, что
Беров-младший превращается в чебада была задвинута в дальний угол,
но не отброшена окончательно. Что-то внутри меня удерживало от
поспешных выводов. Только глупец не связал бы поедание железа и
монет с последствиями облучения Станцией. Надеюсь, что совсем
глупцом я не был и давно просчитал возникшую зависимость. Хотя тут
палка о двух концах...
Скрывая своё положение, я вольно или
невольно подставлял под удар родителей. Отца и мать могли лишить
званий за укрывательство потенциально опасного существа, если их
сын окажется оным, а они не приняли соответствующих мер. С другой
стороны, отпрыск человека, обличённого большой государственной
властью, воспитанный в традициях общества, создаваемого новыми
правителями одной шестой части суши, должен отличаться моральными
качествами и знать, насколько высока его ответственность перед
обществом. Но как бы ни кичилась новая власть достижениями за
прошедший десяток лет и не потрясала перед мировой общественностью
победами на ниве солидаризма (частенько не безосновательно, сделано
действительно было много), русский народ оставался самым самобытным
народом из самых самобытных народов и наций. Есть в нас что-то
такое, что невозможно вытравить никакими реформами и законами. Что
прожило в обществе тысячи лет и проживёт десять раз по столько. И
никакой жёсткий контроль солидарного государства не сможет
переломить или изменить присущий простому Ивану пофигизм и
авантюризм. Отец относился к высшему обществу, сливкам
реформаторов. Он был требовательным к себе и нам спуску не давал.
Но его сын с приютских времён не любил и не желал, чтобы в нём
"копались". Он был плоть от плоти представителем русского народа и
прошёл суровую, полуголодную школу приютской жизни. Сколько мне лет
тогда было? Восемь? Полученная беспризорная закалка оказалась
крепче пропагандируемой морали. Конфликт долга и совести не желал
находить достойного решения. Будущий полный гражданин готов был
взять ответственность на себя, не переваливая знания о ней на
других людей, даже родных. Гражданин был твёрдо уверен, что
крепость сна отца, мамы и сестры прямо пропорциональны сваленной на
них информации. Соответственно он выбрал меньшее зло. По крайней
мере, так ему (мне) хотелось думать.