- Я не уверен, лучше я пойду. - Леха,
придерживая у груди папку с конспектами, и запихнув в карман
коробочку хэндкомма*, бочком выскользнул в открытую
дверь.
Уф-ф, теперь я действительно остался
один. Общаговский шум и гам, когда вечно невысыпающиеся адепты
гранита и науки, стучат дверьми и, с металлическим грохотом, бегут
вниз по лестничным маршам или по десять человек набиваются в
четырехместный лифт, чтобы успеть влететь в аудиторию впереди
звонка и преподавателя, затих. Кому надо убежали, кому не надо еще
спали или занимались другими, не менее важными, делами. Матрас с
покрывалом и простынею был вывешен на балконе. Мокрая лужа на полу
в комнате прибрана, заодно помыл полы в своей берлоге. Постоял,
подумал и навел полный марафет с вытиранием пыли и извлечением
из-под кровати засохших носков. У меня в комнате всегда идеальный
порядок, но носки - это отдельная песня. Этот предмет гардероба
живет какой-то своей, отдельной от хозяина жизнью, вечно заползая
под кровать или прячась в других укромных уголках, иногда попадая
даже в Санькину комнату. С "гостями" сестра боролась, выбрасывая их
в помойное ведро, по часу мне потом выговаривая. Но я включал
полную вентиляцию черепушки и гневные тирады, обдувая ветерком
воспаленный мозг, прямоходом проносились из левого уха в правое,
или наоборот - все зависело в какое ухо вдувалась
нотация.
За суетой прошла головная боль и
сухость во рту. Припасенная с вечера бутылка пива осталась в
холодильнике, накапливая своими стеклянными боками освежающий
холодок. Холодный душ смыл остатки похмелья. Жизнь начинала
сверкать радостными бликами. Из зеркала на шкафчике на меня глянул
молодой человек, двадцати лет от роду. Зазеркальный индивид обладал
волевым подбородком, типичными славянскими, четко очерченными
скулами, чуть курносым носом, свернутым в драке, а потом
вставляемым хирургом, три года назад, голубыми, в отличие от
сестры, глазами, припухлыми детскими щечками, на которых рождались
ямочки стоило этому индивиду улыбнуться, коротко стриженным ежиком
светлых волос и черной щетиной на небритой физиономии. С того
момента, как я первый раз взял в руки бритвенный станок, меня мучил
один вопрос - почему при светлой шевелюре у меня черная, как смоль,
щетина? С правой стороны, под глазом и на виске жгутики шрамов -
след от драки в приюте-распределителе. Сколько лет мне тогда было?
Восемь? Точно, восемь, досталось мне по мордасам обрезком трубы с
рваными краями...