– Собака ты бешеная! – собираясь уйти от греха, бурчит купец; но отец не обращает на него внимания и продолжает:
– И уж изуродовали же глупых только вас, на чужую на потеху! Ишь ведь что им в голову-то набухали, пустозвонам несчастным: персидского ему дай посла! Свинья ты, свинья! Дочь свою за благородного в гроб желаю вбить; сыновей моих цыганкам отдать, а сам желаю на старости лет голубей гонять да водкой увеселяться! Ах вы, мордастые дураки!
– Пес, поганый!
– Ах вы, черти ободранные! Ишь им что надо, а? Пятьдесят лет народ надувает, аршинничает, душу губит, зачем?
– Поди ты к шуту!
Собеседник положительно уходит.
– Зачем? постой, куда? Погоди, я тебе совет дам!
– Провались ты, чумовой…
– Погоди! – кричит отец, вскакивая с лавки и как бы желая пуститься вдогонку. – Масла ведра три в сундук-то с деньгами вылей. Эй! Чуешь! в бумажки его полыхни, масло-то, чтоб не сопрели. Да тогда и ложись на сундук спать…
– У кого язык-то наваривал? В какой кузне? – тоже кричит собеседник, остановившись в нескольких шагах.
– Тут у знакомого кузнеца наваривал… А что?
– То-то он у тебя дюже наварен, – язык-то… Много ли дал?
– За наварку-то? Я за наварку дорого дал, тысяч с полсотни ушло. Али хорошо?
– Провались ты пропадом!
– А то воротись, я бы с тобой еще потолковал… Эй! сосед!
– Мошенник! – вопиет собеседник и скрывается за угол.
– Ай не любишь? Ха-ха-ха! – издевается отец и с сияющим победою лицом зовет меня.
– Вот они, богачи-то, – посадив к себе на колени и поглаживая мою голову, говорит он. – Ванятка! чуял, что ль? Крикни ему, дураку: «эй, воротись, мол! тятенька, мол, тебя еще раз-другой хорошенько наколпачит». Крикни ему!
В отце, в его речах, в его лице столько побеждающей правды, что, глядя на него и слушая его, едва ли можно когда-нибудь получить аппетит к богатству.
«Жизнь моего отца вовсе не так бедна впечатлениями, чтобы его бедный, заброшенный и неразвитый ум не получил потребности раздумывать вообще о жизни человеческой и ценить в ней только свободное развитие нравственных движений души. В самом деле, он недаром указывал на портреты своих предков. Прадедушка его, а мой пращур, был изображен на портрете (портрет этот цел у нас) масляными красками, худеньким старичком с живыми, внимательными глазами, с подстриженными на лбу волосами, лестовкой