Он снова улыбается Ализе: «Нам по дороге. Через несколько минут мы будем дома».
Что ж, он спас меня тогда, чтоб я прошла страдания этой жизни. Я старалась. Будь Благословлен, дарующий очищение страданием.
Ангел протягивает руку, как бы прикрывая глаза Ализе, и она видит себя в большом зале. Она сидит в удобном кресле, напротив неё в кресле бабушка. Огромное окно во всю стену неприкрыто стеклом. За окном небо такого голубого цвета, которого Ализа в жизни не видела. Ну да, в жизни его и нет, как будто говорит ей кто-то. Она подходит к окну, и как бы впитывает в себя этот цвет. Она не знала, что цвет может насыщать. Теперь Ализа понимает – это доброта Творца, она насыщается его добротой.
Она взглядывает вниз и видит свои ладони. Они летят в разные стороны, как будто хотят обнять землю. Под ними горы, дым и огонь. «Свернули до заправки, успели. Но где же Шмулик?» – думает Ализа.
«Не волнуйся, милая, – говорит вдруг бабушка, – Шмулик сейчас придёт. Чужие дети погибли. Он должен получить прощение. Потерпи, Ализочка».
Ализа снова смотрит на голубое небо. «Слава Тебе, прощающий и многотерпеливый ко всем взывающим к Тебе».
Она родилась в городе цветущих акаций, оправляющемся от войны. Евреи возвращались туда, где жили когда-то их родственники, взятые в гетто из своих домов не без помощи благожелательных соседей, которые теперь упоённо рассказывали уцелевшим, как выглядели их родители и супруги перед уходом, что говорили, и кто что из вещей забрал.
Лена помнила, как приехала из Москвы дочь тёти Муси, маминой соседки – искать следы своей семьи. Эта женщина была ещё молодая и красивая, но вся седая. Рассказывали, что она поседела за одну ночь, когда ей сообщили, что мама и сёстры погибли. Она ещё не знала, как они гибли… евреи… как запихивали их в шахтёрские печи деревообразные румыны и сжигали заживо в Слободке. Когда, будучи чуть постарше, она стала узнавать подробности, то не могла заснуть почти неделю. Мама отпоила её валерьянкой, но кошмар остался с ней. Читая книжку про Урфина Джюса и деревянных солдат, она представляла себе румын с деревянными лицами и печками в руках. Целая армия в её воображении шла на евреев, выгонять, сгонять, сжигать, ать, ать… звонко стуча деревянными каблуками по мостовой.
Каково же было её внутреннее возмущение, когда, по приезде в Израиль, где, подспудно надеясь избавиться от кошмара, она приготовилась увидеть еврейскую идиллию, в первый же