Они двинулись дальше и остановились возле нескольких маленьких конторок. Почти за каждой, поскрипывая перьями, трудился канцелярист. Одна ниша пустовала.
Её-то и заняли Турицын с Елисеевым.
– С сего дня трудиться будешь здесь, – наставительно проговорил Василий. – Я схожу в секретарскую за бумагами, а ты жди.
Вернулся Турицын с целой кипой папок. В них были черновики расспросных листов, которые копиисты переписывали, дабы придать документам надлежащий вид.
– Это тебе, это мне. – Василий принялся распределять папки. – Это тебе, это… это, пожалуй тоже мне. Не дорос ты до сего покуда. А вот сие для тебя в аккурат. Держи.
– Всё, братец, – сказал он, когда закончил, – можешь приступать.
Иван пододвинул к себе верхнюю папку из выделенных Василием, старательно очинил перо, взял стопку чистой бумаги, доверху наполнил чернильницу. Потрудиться предстояло на славу.
– Мне это не нравится, – тихо произнёс профессор Орлов.
– Что именно, Арсений Петрович? – удивился я.
– В последний раз максимально зафиксированное время «подселения» к реципиенту составляло около двух часов. Это был наш рекорд. Мы надеялись, что сможем увеличить это время, но плавно, небольшими шажками. Вы пробыли больше суток, ни на что не реагируя. Мы с огромным трудом вывели вас из этого состояния. Меня чуть инфаркт не хватил.
– Да, но ведь со мной всё хорошо. Я бодр и здоров как огурчик. Чувствую себя не как в первый раз, намного лучше. Нет жажды, меня не клонит ко сну, я не похож на сомнамбулу.
– Тем не менее, голубчик, вам надо обследоваться. Я уже связался с медиками.
– Арсений Петрович! Стоит ли?
– Стоит-стоит. Я несу за вас ответственность. Так что извольте завтра сдать все анализы. И строго натощак. Вот направления. Мне бы ужасно не хотелось нанести вашему организму вред. Даже малейший. Так что подстрахуемся, возьмём небольшую паузу. Не волнуйтесь, всё будет оплачено.
– Да я и не волнуюсь.
– Вот и хорошо.
Орлов одновременно с сочувствием и укоризной покачал головой.
Я не мог понять его волнений. Самочувствие и впрямь было отменным, меня просто переполняло энергией: хотелось танцевать, отжаться сто раз, крутануть на турнике «солнышко», пробежать стометровку…
Вечером позвонила сестра. Наши дорожки разошлись ещё с детства. Она была, как принято говорить, правильной. Я же считался в семье почти беспутным. Родители больших надежд не возлагали. Собственно, так оно и вышло.