Подобное чувство вызывало и вновь обретенное имя – и это они с Тиа тоже держали в секрете – Калиса. Если бы не Тиа, она, возможно, так никогда и не узнала бы его, ведь в храме ее называли не иначе как кси-атуа. Приходя в мир людей, жрицы лишались личных имен.
Калису интересовало все связанное с царством Анреншена. Тиа же, наоборот, раздражалась каждый раз, когда речь заходила об отце. А порой она говорила непонятные вещи, и казалось, причиной тому служило вовсе не плохое знание языка.
– Просто ты стала жрицей совсем недавно, и для тебя все еще в новинку.
– Да я вообще не должна быть здесь!
Слова Тиа задели за живое, и в памяти всплыл образ другой сестры. Сестры, которую она не видела уже давно, по которой скучала каждую минуту, которая должна была быть на месте Тиа.
Она закусила губу, сдерживая нахлынувшие слезы. К горлу подступил ком, и лишь благодаря железному самообладанию, выработанному за годы службы в храме, удалось сдержать порыв отчаяния и не разрыдаться. Какие бы страсти ни бушевали внутри, жрица всегда должна оставаться спокойной и невозмутимой. Калиса давно обучилась этому мастерству.
– Хорошо! – с жаром воскликнула Тиа, вздернув подбородок. – Если уж мне и суждено отправиться куда-то еще, так тому и быть! Но прежде я хочу в последний раз увидеть дом.
Снова странные речи. Жрицы приходят из божественного царства и после церемонии, возможно, возвращаются обратно. Но попасть туда просто так, без специальных обрядов, без дозволения Анреншена невозможно.
– Ты не можешь уйти! – сказала Калиса, и в голосе ее неожиданно послышались строгие нотки. – Да и никто тебя не отпустит.
Она подошла к сестре и заглянула в ее изумрудные глаза, надеясь увидеть в них озорные искры. Тогда она поняла бы, что все это шутка, и на самом деле Тиа не собиралась нарушать запреты. Глаза сестры действительно сверкали, но то был огонек не шалости, а решимости. И от этого блеска стало не по себе.
– А я и не собираюсь ни у кого спрашивать разрешения, – ответила Тиа. Уголки ее пухлых губ приподнялись в лукавой улыбке. – Я отправлюсь в путь ночью и вернусь к рассвету. Надо только выбрать подходящий день.
Калиса не верила своим ушам. План Тиа, вздорный и сумасбродный, заведомо был обречен на провал. От одной мысли о наказании за столь серьезный проступок по коже пробегал мороз. Калиса знала, что должна образумить сестру, но не могла подобрать слова ни на одном языке.