– Да уж разберемся, – говорю я. – Только непонятно – зачем тебе нужно мыть полы перед корпоративом, если вы там потом насвинячите?
– Как зачем?! Затем, что мне за это платят! Если узнают, что я не мыла, найдут другую уборщицу, а ты сама знаешь, что подработка нам сейчас очень нужна!
– Ну ладно-ладно, – соглашаюсь я. – Только это же нелогично: убираться, чтобы потом насрать.
– Ты мне тут не выражайся! Ишь, умная какая! – заводится мать. – Учишь сестру выражениям всяким! Чему бы хорошему научила! Все, собирайтесь и бегите в школу, а то опоздаете. И помни, Алена, – вечером ты за главную. Смотри, чтобы все было в порядке – и дом, и уроки чтобы были сделаны. И не забудь сестру покормить!
Мы с Ксюхой надеваем куртки и сапоги, хором натягиваем шапки и выходим в подъезд. Сразу за дверью в наши носы влетает знакомый запах мочи и гнили. Этот незабываемый аромат пропитал, кажется, каждый миллиметр подъезда и, наверное, не выветрится никогда. Слышен чей-то тяжелый храп. Очевидно, у нас опять спит бомж. В подъезде ничего не видно – лампочку выкрутили тысячу лет назад. Но я знаю, где любят ночевать нежданные гости.
Крепко беру Ксюху за руку и предупреждаю, чтобы была тише и крайне осторожно перешагивала через тело, занявшее весь проход перед выходом из подъезда. На фиг надо его будить, вдруг неадекватный?
Сестра все же задевает ногой кучу из тряпья, волос и вони. Мы слышим кряхтящие звуки, но затем тело смолкает. Специфический запах резко бьет в нос, вызывая рвотные позывы, но мы идем дальше – бомж не проснулся и нас не вырвало: победа!
Выйдя во двор, мы жадно глотаем холодный и влажный запах улицы, смешанный с ароматом затхлой осенней листвы. Наконец приступ тошноты от бомжовского смрада отступает, и мы неспешно бредем по знакомому маршруту. Всего пять минут ходьбы – и мы в школе. Ксюху я отправляю в крыло для начальных классов, а сама иду курить, пока еще есть время до начала урока.
За школой стоит знакомая компания. Толян, он же Толстый, Колян, он же Шпала, и Танька.
Танька – моя лучшая подруга. Ее прикид, как всегда, выделяется на фоне одинаковых треников, беленьких блузок и однотипных невзрачных костюмов. По-любому класснуха взбесится. Пирсинг в носу и брови, черный карандаш, жирно обрамляющий ее темные глаза, и яркая фиолетовая помада. Если добавить к этому огненно-красные волосы с одним выбритым виском, драные джинсы, которые Танька сама порвала и разрисовала синей ручкой, а также красно-черную клетчатую рубаху поверх короткой застиранной майки, дерзко открывающей пупок, то получается наглядный пример «аморальщины и разложения».