Матвей незаметно для самого себя стал уделять Русалочке внимания больше, чем другим пациентам. Он понимал, что это неправильно, у врача не должно быть личных пристрастий. Но ничего не мог с собой поделать. После пересадки костного мозга находил случай лишний раз зайти в палату, узнать как дела. Анжелика, поразительно красивая молодая женщина с рыжевато-золотистыми волосами, иногда рассказывала ему об их родном городе, уже вовсю цветущем, в то время как в Питере ещё только показалась зелёная трава. Она постоянно повторяла, что из окна их дома видны горы. Об отце Кати и своей семье она молчала, обронив лишь раз, что они с дочерью никому не нужны. Вообще, она была странной женщиной, иногда полностью замыкалась в себе, и тогда Матвей приходил в палату к молчащей девочке, рядом с которой сидела молчащая, отстранённая мама. Матвей сразу заподозрил у Анжелики какие-то психологические или даже психиатрические проблемы. Но надеялся, что серьёзных ситуаций во время лечения девочки с мамой Кати не случится. Он ошибся. И впоследствии прекрасно понимал, что мог помочь, предотвратить, но не сделал этого.
Пересадку костного мозга Кате провели весной, и сейчас, когда было то же время года, Матвей иногда всё вспоминал, почувствовав внезапно запах мокрой травы после ливня и белой сирени, куст которой рос прямо под окнами палаты.
Катя перенесла операцию тяжело, с массой осложнений. Она уже не могла рисовать, и вся восстановительная иммуносупрессивная терапия не давала результатов. Русалочка умирала. А её мать в ответ на стресс выдала клинику шизоидного расстройства личности по сенситивному типу. Именно в тот момент, когда дочь уже еле держалась. Анжелика просто выходила на улицу и сидела на скамейке, часами глядя в одну точку. К дочери, которую уже перевели в реанимацию, пройти даже не пыталась.
Катя умерла дождливым майским утром, окружённая заботой врачей и волонтёров. Последние часы ребёнок почти не приходил в сознание, но в самом конце очнулась ненадолго. Матвей взял маленькую ручку в свои пальцы и окаменел от скорби. А девочка смотрела на него молча, смотрела долго, словно у неё была миссия передать врачу какую-то особую тайну, особое знание. Прощания с пациентом тяжелее у молодого врача ещё не было.
Его сыну было около трёх лет, Алексей постоянно болел тяжёлыми бронхитами, а Матвей, неожиданно для себя не смог мириться с пахнущей лекарствами атмосферой больницы в стенах родной квартиры. Ему хватало этого на работе. Дом стал казаться серым пристанищем, где из всех углов на него таращился невидимый враг под названием – долг. И этот враг, сидящий где-то между старым креслом и детской кроваткой, изматывал его, потому что Матвей хотел совсем другого. Он хотел отдыхать от детского страдания. Хотел кардинально другой обстановки, а главное, забытого где-то позади, на повороте жизненной тропы, взгляда жены, беспечного, юного, наполненного ничем не отягощённой, беспримесной радостью бытия.