После того памятного лета с Владимиром Алексеевичем я встретилась вновь только в 1954 году. Произошло это у нас, в Кустанае. К тому времени он был женат, и у них с Розой Лаврентьевной подрастала дочь Леночка. Хочешь не хочешь, а время лечит душевные раны.
Год 1954-й стал началом масштабного освоения большой целины в Казахстане и южных областях Урала. Кустанай, возведенный некогда русскими на реке Тобол, стал центром обширной области. Город, связанный с Уралом стабильной железной дорогой, в первые годы преображения Великой степи служил основной перевалочной базой. Сюда съезжались практически все. Помню, как много людей прибавилось в те годы на улицах города. Многие из них ходили почему-то в телогрейках. Среди таковых немалое число составили освободившиеся из заключения. Здесь же отбывали ссылку и другие категории граждан, в частности, политические и члены их семей, также пострадавшие от молоха политических репрессий. Сокращенно их звали «ЧСИРы» («члены семьи изменника Родины»). Представляете, каким страшным в те годы было это клеймо?! Они и главы этих семейств, разумеется, не были опасны. Иное дело – уголовники. Все беды, в основном, исходили от «зэков» этой категории. К 1954 году их оказалось в городе пруд пруди. Сказалась и проведенная летом 1953 года бериевская авантюра с невиданной амнистией уголовников (вспомним фильм «Холодное лето 1953 года»). Родители в городе боялись и за себя, и за детей.
Владимира Алексеевича в тот год направили к нам в командировку для написания очерка о целине. Я, как и многие в возрасте 14–16 лет, только-только начала сочинять стихи. Большинство из них, понятно, посвящались любви, но были и про войну, последствия которой долго-долго сказывались на всем: и на достатке, и на душах людей. Были и стихи-отклики на какие-то события. Особенно удачным казалось мне тогда стихотворение о том, как мы не боимся Америки, размахивавшей в те годы своей атомной бомбой. Исписала стихами большую «общую» тетрадь. Ее-то я и показала дяде Володе. Высшего авторитета в моих глазах просто не существовало. Думала, вот прочтет и, если даже что-то раскритикует, то все равно непременно возьмет с собой для публикации в Москве. И тогда я стану знаменитой на всю страну… Думаю, читатели простят юной девушке ее самоуверенность. Из всех мечтаний оправдалось лишь первое – дядя Володя нашел-таки время, чтобы прочитать мои вирши. Прочитав, мягко улыбнулся и, протянув мне тетрадь, произнес: «Знаешь, племяшка, надо еще учиться, учиться и учиться». Сердце мое так и упало… Разочарование было настолько сильным, что поэзия моя быстро закончилась. Сегодня я жалею об этом, а тогда участь оказаться в падчерицах у высоких муз меня явно не устраивала… Ах, юность, юность!