***
И я тонкая, нервная и пронзительная,
как Раппорт в фильме про молодого Штирлица.
И на мне – креп-жоржетт в несколько монохромных слоев,
небесно-бликующий, как на платьях жены Врубеля…
И у меня великолепный постмодернистский салон с изысканными произведениями искусства,
В котором не переводятся заказчики и покупатели,
И я вожу экскурсантов по его галереям, томно отбрасывая прядь со лба,
И все вокруг настолько красиво и прозрачно,
Умиротворенно и мерцающе,
Меня окружают настолько изящные вещи,
что страшно к ним прикоснуться, дабы не спугнуть очарование.
Высшая красота, высший вкус, высокие отношения…
И в моем будуаре – комод с круглым зеркалом,
В котором матово отражаются ряды флаконов с духами чешского стекла…
Дзынь-дзынь-дзынь звенят хрустальные люстры и поющие ветра…
На веранде, усыпанной отблесками инкрустации из изумрудов,
Полуденный зной развевает дымки благовоний
И согревает плещущееся у подножья платанов томное море…
Все настолько чудесно, что только протяни руку –
И в ладони окажется звук Волшебной флейты,
Зовущий к полуночным тайнам…
И все это здесь и сейчас, и нет никаких нужд и забот,
Всё происходит само по себе по самым верным в мире законам…
Нет никаких рычащих жирдяев и подсчетов рублей,
чтоб дотянуть до зарплаты,
висящих на горбу долгов и невозможности месяцами увидеть дочь,
монотонных будней с вылизыванием углов
и опостылевшей готовкой из ничего…
Есть только моя галерея, креп-жоржетт и великолепие тонкой,
изысканной красоты…
***
Жизнь –
одна из таких акций,
где поэт ищет аллитераций и прочих ассоциаций,
аллюзий
и взрывом, плюющим в сознание фракций,
заполучить у толпы мятый ком ассигнаций.
И словно
факир в приближении чуда
Берешь ассонансы и вмиг превращаешь их в горы посуды.
Пол
в этой жизни ни эм и ни жо – только чистая тряпка,
а утро – в кастрюлях звенящих и в запахах сладких.
Тон
в этой жизни – не моря прилив и не чайки,