– Натрудил, – сказал он забеспокоившейся матери. – Обычные дела. Как ты в Стамбуле такие мешки ворочала?
Вечером мать натерла ему поясницу тигровой мазью и закутала спину пуховым платком, но боль не прошла. Более того, разыгралась к утру так, что Жека метался по разложенному дивану и стонал в голос.
Вызвали неотложку.
– Похоже на колики, – сказала, позевывая, врач «скорой». – Вода поганая, у всех камни в почках. Даже у молодых. Поехали в больницу.
– Может, уколете что? – попросил Жека. – Завтра семинар в институте. Пропускать нельзя.
Никакого семинара на самом деле не было. Просто в обед он собирался подкараулить Марину у входа в университет и объясниться. Сказать, что он – не перчатки, которые меняют по сезону. Потребовать ответа. Раз и навсегда.
– Можно и уколоть, – еще раз зевнула врач «скорой», – только до завтра дожить надо. А ты, парень, утром в больницу на четвереньках приползешь. Все сто даю.
Пока их везли, мать держала Жеку за руку и не отводила от него испуганных глаз. Он старался не стонать, успокаивающе гладил ее руку и лишь иногда замирал, когда мука становилась невыносимой.
– Здесь было? – спросил Рэнди, отжимая пот с бороды. – Или там? – он неопределенно махнул рукой в сторону.
– Там, – простонал Джек, – дома.
Сквозь боль он удивился, что сказал «дома», а не в «old country»4, как делал многие годы, убеждая себя, что никакого дома там больше не существует.
«Все из-за Рэнди», – подумал он.
Последнее время Рэнди Бердселл, работавший вместе с Джеком над новым софтом для «Намберз», большой фирмы, рассовывавшей заказы по мелкоте типа «Сomputer Technologies and Comunications», активно интересовался его прошлой жизнью. Cвой интерес он объяснял любовью к истории, русской военной музыке и, конечно, женщинам, которых считал самыми красивыми после филиппинок и евреек. Он даже притащил в офис учебник русского языка и расспрашивал Джека, чем произношение «Ш» отличается от «Щ», как правильно сказать диковинное «Ы» и в каком порядке употребляются винительный, предложный и дательный падежи.
Джек нехотя отвечал. Он не любил вспоминать о прошлом, но теперь уже не Рэнди, а боль, само естество напомнили о тех временах, когда он с матерью приехал в больницу. Вспомнил в деталях, с мельчайшими и совершенно ненужными подробностями, как навстречу вышли люди в милицейской форме и заскрипели подметками ботинок по драному линолеуму, а усталый доктор, принимавший больных, понурый, со съехавшим на бок колпаком, красными от бессонной ночи глазами и пегой щетиной молча указал на стул рядом с выкрашенным в белое столом.