Кошк и Солнц - страница 2

Шрифт
Интервал


– Вы хотели спросить – где океан? – осторожно поправил я.

– Нет, – оборвал меня вождь, – у кого… у кого из вас океан?

Люди молчали, кто-то даже смущенно отводили глаза, как будто каждый чувствовал про себя, что это вот как раз у него-то и спрятан где-то океан, – где-нибудь под подушкой, или в сундуке, или в какой-нибудь шкатулке – но он об этом никому не рассказывает…

К пятнице награда за океан достигла немыслимых высот – за такие деньжищи можно было купить себе целые хоромы в несколько комнат, и в каждой комнате будет очаг. Мы искали океан – вернее, делали вид, что ищем – потому что никто из нас и понятия не имел, что нужно искать.


Впрочем, в субботу мы ненадолго забыли об океане, когда младший сын советника сильно обжег себе руку. Удивительно, что это случилось, когда его везли на учебу в маленьком экипаже через заснеженный лес – где уж никак нельзя было обжечься обо что бы то ни было.

– Это моя вина, – сказала та, которая собирала хворост.

Стыдно сказать, я даже не знал её имени, для меня она была просто той, которая собирала хворост. Так вот, та, которая собирала хворост, вот она и сказала:

– Это моя вина.

И это было тем более странно, потому что когда она шла в лес собирать хворост, у неё не было с собой ни огонька.

– У меня с собой был очаг, – ответила та, которая, – я всегда беру с собой очаг, полный пламени, и комнату, наполненную теплом и светом. А сын советника, видно, продрог в повозке, увидел мое пламя, решил согреться…

– Так и было, – сказал сын советника, еще совсем юнец, – я увидел тепло очага, хотел согреться, но это было какое-то не такое тепло, я прямо здорово обжегся…

– Я виновата, – сказала Та, Которая, – мне надо было предупредить его… я никак не думала, что кто-то подойдет к моему очагу.

«Моему» она сказала с какой-то особенной интонацией, «её» очаг значило что-то большее, чем очаг в её комнате.

– Вы всегда берете с собой очаг? – спросил я.

– Всегда, – ответила она чуть смущенно.


На следующей неделе сборщица хвороста крепко повредила спину, отпиралась, толком не могла ничего объяснить, говорила что-то, что упала с дерева.

– А ведь она врет, – заметил врач, когда мы ужинали вместе, ели ночь, запеченную в январе, – нет в округе таких высоких деревьев, неоткуда было ей падать… надо будет расспросить её хорошенько, здесь все не так просто, как кажется.