По небу плыли касатки. Мощные тяжелые туши, с белыми брюхами и овалами по бокам, прямо как в учебнике по окружающему миру. Они плыли по небу, медленно, величаво вздымая и опуская свои плавники, словно крылья. Их было с десяток, и они летели, как птицы, закрывая собой тусклое солнце. Герд обернулся, ища кого-нибудь в свидетели и прекрасно помня, что в купе он едет один. Неужели галлюцинации? Но ведь раньше их у него никогда не было! В отчаянии он снова повернулся к окну, надеясь и одновременно боясь, что видение исчезнет, но касатки продолжали плыть по небу, ошеломляя его.
– Это какой-то бред! – выдохнул на стекло Герд.
И в этот момент все изменилось. Время замедлилось, почти застыло. Касатки в последний раз взмахнули плавниками и замерли в воздухе. Это длилось всего мгновение, Герд во все глаза таращился на них, не дыша и предчувствуя ужасное. А дальше все произошло слишком быстро, Герд не был к этому готов. Время будто сошло с ума, сначала затормозив, а потом устремившись вперед, нагоняя то, что упустило. Животные каменными глыбами рухнули вниз. И падая, насадились на задранные вверх ветви тех самых покалеченных деревьев. Ни одна касатка не коснулась земли, все повтыкались в деревья, напоминая теперь еду, нанизанную на вилку. Обезображенные туши застыли в сюрреалистичной картине. Кровь струилась по стволам, капала на черную землю. Герд беззвучно кричал. Поезд качнуло, и его отбросило на пол.
От удара Герд проснулся. Он лежал в купе на полу, его била дрожь, а из носа текла кровь. Герд медленно сел и стал ощупывать себя – никаких видимых повреждений, только рубашка насквозь мокрая от пота. Заткнув протекшую ноздрю носовым платком, предусмотрительно хранимым для этих целей в заднем кармане джинсов, он попытался вернуться на сидение, на котором заснул, скорее всего, еще во время выполнения дыхательной гимнастики и с которого соскользнул во время толчка. Ватные руки и ноги плохо слушались, но через пару минут у него получилось – он улегся на жесткое сидение и обхватил голову руками.
– Это всего лишь сон, только сон, успокойся и не будь дураком! – вслух для пущей острастки наставлял себя Герд. – Все это навеяно жуткими корявыми деревьями, и только! Ты задремал, глядя в окно, и ничего на самом деле не было!
Но дикая картина так и стояла перед глазами, и теперь он боялся снова заснуть. А ведь, вообще-то, Герд любил спать. Ему все время грезилось, что он летает. Гера сказала, что с детьми такое часто происходит, это значит, они растут, но сам Герд считал, что его сны отличаются от простых детских, хоть возражать ей и не стал. А летал он буквально каждую ночь. То плавно погружался в облака, а затем выныривал из них, осторожно балансируя, стараясь удержаться в потоке воздуха и не свалиться, то пропарывал облакам брюшины стремительными ликующими фигурами. Водяной пар, вопреки его ожиданиям, зачастую был сухой и острый. Герд чувствовал, как он холодными колючками впивался ему в кожу, хотя сама она при этом почему-то всегда оставалась такой горячей, будто Герда лихорадило.