– Какой-то источник энергии или типа того, – сказал Майло.
Пуп вдруг испугался, что Майло увидит его воспоминания, услышит загадочные голоса в голове, невнятные, но, тем не менее, не умолкавшие с того самого рокового дня.
Пуп принял спокойный вид, хотя на самом деле думал: «Если ищет кто-то еще, значит, я был прав. Оно там».
– Ну и что Ганси собирается делать с этой силовой линией? – поинтересовался он с наигранным равнодушием.
– Не знаю. Спросите у него. Он охотно прожужжит вам все уши.
Майло посмотрел через плечо, когда в коридор вышла секретарша, с сумочкой и жакетом в руках. Тушь у нее размазалась после долгого рабочего дня.
– Мы говорим о Ганси Третьем и его эзотерическом помешательстве? – уточнила секретарша.
В пучок, чтоб волосы не рассыпались, у нее был заткнут карандаш, и Пуп уставился на обвившиеся вокруг него прядки. Ему было ясно – судя по тому, как она стояла, – что втайне эта женщина находила Майло привлекательным, невзирая на клетчатую рубашку, плисовые брюки и бороду. Она спросила:
– А вы знаете, сколько стоит старший Ганси? Интересно, он в курсе, чем занимается его сын? Господи, иногда мне от этих мелких богатеньких ублюдков просто хочется умереть. Джоуна, вы пойдете со мной покурить или нет?
– Я пас, – сказал Майло.
Он быстро и смущенно перевел взгляд с секретарши на Пупа, и Пуп понял, что Майло задумался о том, сколько стоил отец Пупа когда-то и как мало он стоит теперь, спустя много лет после того как судебный процесс сошел со страниц газет. Все младшие преподаватели и сотрудники администрации ненавидели учеников Агленби – ненавидели за то, чем они обладали и что воплощали, – и Пуп знал, что втайне коллеги порадовались бы, если бы он покинул их ряды.
– А вы, Барри? – спросила секретарша и сама ответила на свой вопрос: – Нет, вы же не курите, вы для этого слишком хороши. Ладно, пойду одна.
Майло тоже развернулся, чтобы уйти.
– Поправляйтесь, – сказал он добродушно, хотя Пуп ни словом не обмолвился, что болен.
Голоса в голове Пупа слились в рев, но в кои-то веки его собственные мысли их заглушили.
– Кажется, мне уже лучше, – ответил он.
Возможно, смерть Черни все-таки была не напрасной.
Блу, в общем, не считала, что быть официанткой – ее призвание. В конце концов, она еще учила третьеклашек чистописанию, плела венки для Женского общества вечного здоровья, выгуливала собак, принадлежавших обитателям самого престижного района Генриетты, и перекапывала клумбы для старушек по соседству. В общем, работа официанткой в «Нино» требовала от нее меньше всего усилий. Но Блу устраивал график, это была самая вменяемая запись в ее странноватом резюме, и, разумеется, в «Нино» больше всего платили.