Так, впоследствии, рассказывая о своем посещении дома Мюсиданов, он вспомнил, что голова его кружилась, а ноги дрожали, когда он встретился с Флористаном, и тот повел его в библиотеку, мрачную, узкую комнату, убранную в самом строгом стиле.
Даже само имя его – «Маскаро» – звучало в этих стенах, как уличная брань пьяницы в комнате молодой невинной девушки.
Когда Маскаро появился в библиотеке, граф Мюсидан приподнял голову. Отложив газету и надев пенсне, он с глубочайшим изумлением стал разглядывать неизвестно откуда взявшегося незнакомого человека, бормотавшего на ходу какие-то бессвязные извинения, которые, разумеется, ничего не поясняли.
Приподнявшись в кресле, граф произнес:
– Кто вам нужен, милостивый государь?
– Господин граф, прошу покорно извинить меня, что я, не будучи представлен, осмелился…
Резким движением головы граф оборвал дальнейшие извинения.
– А вот погодите! – произнес он, резко дергая шнурок сонетки.
Маскаро решил пока не реагировать, и стоял посередине библиотеки, пока минут через пять не явился слуга.
– Флористан, – довольно мягко произнес граф, – в первый раз за все время службы вы позволили себе впустить ко мне незнакомого человека. Если это повторится, считайте себя от службы в моем доме свободным.
– Смею заверить, ваша светлость…
– Вы, надеюсь, не сговорились?
В это время Маскаро изучал графа с внимательностью игрока, поставившего последнюю карту.
Граф Октавий Мюсидан нимало не походил на портрет, незадолго до того описанный Флористаном.
В это время ему едва минуло пятьдесят лет, но на вид он казался весьма старше. Среднего роста, сухощавый, лысоватый, с седыми бакенбардами. Глубокие морщины, изрезавшие его сухое лицо с беспокойным выражением глаз, выдавали в нем человека, подверженного глубоким страстям, испытавшего много страданий. Общее выражение его лица было даже скорбным, как бы говоря окружающим, что этот человек уже испил до дна свою горькую чашу страданий и теперь помышляет только о покое в затянувшейся, с его точки зрения, жизни.
Он весьма походил на английских лордов, которые живут не ради жизни вообще, а ради исполняемых ими общественных обязанностей.
Флористан, разумеется, тотчас же исчез, а граф, повернувшись к вошедшему, произнес:
– Извольте объяснить, милостивый государь…
Маскаро, за свою жизнь побывавший в различных положениях, еще никогда не был столь откровенно плохо принят. Его залила волна злости.