Елена Васильевна все время ругала за их воспитание мужа, каждый раз напоминая, что дети похожи на него один в один. Выходило три хмурых недовольных бугая в доме, которым все поднеси-подай.
Но сейчас сидя у себя в спальне с разложенными деньгами на осиротевшей семейной кровати, понимая, что вряд ли дождется полноценной помощи, Елена Васильевна поняла, что виновата сама. Хотя умом не представляла, что именно делала не так. Почему дети выросли, словно кукушата, абсолютно чужими душами? Вроде любила, ходила с ними повсюду, домашние задания делала, исполняла желания… А вот случилась беда, а они молчком сидят, небось, думают, как папаша: что это она, истеричка, все испортила, поэтому он сбежал от нее к молодухе…
Старая, никому не нужная пенсионерка, не знающая толком английского языка, оставшаяся с кучей холодных камней вместо друзей – хороший багаж почти 60-летней жизни. Действительно, кому такая нужна?
Елена Васильевна стала подбирать бранные слова, которых в ее арсенале имелось всего-то два и те литературные: сука и дрянь.
Отец, бравый кавалерист, и мать, учитель русского и литературы, крепко-накрепко научили Елену Васильевну выражаться так, чтоб не переступать грань между человеком от слово «чело», то есть разум, и быдлом. Но в тяжких ситуациях, когда требовалось крепкое словцо, возникала трудность. Русская и к тому же женская душа просила выразить боль, если не истерикой, то хотя бы словами, четко отражающими внутреннее состояние, в котором хотелось выть волчицей на луну.
– Мразь, тварь, сволочь, отстой, козел, падла… – сквозь зубы зло мычала Елена Васильевна, чувствуя, как напрягаются мышцы лица, а значит, плодятся гадкие морщины, которые теперь не на что и уколоть. А слово, которое хорошо б характеризовало ситуацию и дало выход эмоциям, так и не находилось.
Решая, что важнее: боль или морщины, Елена Васильевна поддалась боли.
– Говно сраное! Вот что ты такое, – шипя прорычала женщина и поняла, что нашла чем обзывать бывшего мужа.
Слово, обозначающее священные детородные органы, которым обычно называли всяких нехороших людей, не хотелось пачкать этим омерзительным поступком. А вот двойная гадкая тавтология того, до чего не хотелось не только дотрагиваться, чтоб не испачкаться, но и думать, слушать, смотреть на скверное – подходило лучше всего. Папа и мама гордились бы. Отличный мат!