– Где уж мне, – простодушно отозвался денщик. – Это все Дмитрий Николаевич…
– Вот как? – искренне удивился молодой человек и вопросительно посмотрел на своего бывшего соседа.
– Хобби у меня такое, – выразительно взглянув в сторону Федьки, ответил тот. – Даг один знакомый научил в свое время.
– Кто, прости?
– Да так, один знакомый из Дагестана. Не забивай себе дурным голову и кушай. Наедай шею, как у быка… хвост.
– С удовольствием.
Немудреное блюдо из вареной баранины настолько пришлось по вкусу проголодавшемуся за время пути Майеру, что он непременно объел бы своего товарища вместе со слугой, но неожиданно появился вестовой от Скобелева и передал категорический приказ Будищеву вместе со Шматовым немедля прибыть к генералу. Быстро накинув успевший изрядно потрепаться китель, Дмитрий прицепил на пояс кортик и револьвер, приведя своего гостя в восторг столь боевым видом. Федька тоже приоделся в солдатскую кумачовую рубаху[6] без погон и приколол к ней крест, пожалованный ему во время вой ны с турками самим цесаревичем. Завершала его наряд внушительная кобура с револьвером Галана.
– Да ты просто герой! – не удержался от ухмылки гардемарин.
– Смейся-смейся, – добродушно отвечал ему кондуктор, – а Федор из этого чуда техники трех текинцев разом завалил и жизнь мне спас.
– Неужели правда? – изумился Майер.
– Ага, – кивнул Шматов. – Только на четвертого патронов не хватило, а Дмитрий Николаевич в него как ножик свой швырнет, и прямо в сердце супостату. Так что он мне тоже жизнь спас.
– Федя – ты мой кумир!
– Хорош лясы точить, а то Скобелев с нас такую шкурку за опоздание соскоблит, что мало не покажется.
Как выяснилось, командующий вызвал не только Дмитрия, но также всех уцелевших участников вчерашнего дела. Осталось их, к сожалению, не так много. Двое погибло на месте, еще один – Ефим Дудка – отдал богу душу уже после боя, а доктор Студитский и еще трое казаков отправились в госпиталь. Так что теперь в строю стояло всего лишь десять человек, включая Дмитрия, фон Левенштерна и отчего-то их слуг.
Барону это обстоятельство казалось донельзя странным, но такова была воля начальства, спорить с которой он не решился. Шматов встал в строй совершенно спокойно, как будто давно ждал этого, а вот Зандерс, казалось, растерял большую часть своей флегматичности и выглядел немного растерянно.