Взобравшись на вершину склона, он огляделся. Рваные клочья тумана разметались низко, подобно знаменам поверженной армии; лежавшие повсюду валуны и камни поменьше казались остатками пожарища, а пепельно-серый цвет земли и неба только усиливал это впечатление. И по-прежнему: ни следа дорожки или жилища, хотя некоторые из лежавших неподалеку валунов размерами больше напоминали дом.
Огонек фонаря был в двадцати шагах впереди и продолжал удаляться. Энсадуму не оставалось ничего, кроме как двинуться следом.
Они шли настолько долго, что ему начало казаться: вот-вот, и появятся цепи мира, которыми земная твердь крепится к своду небес.
Впереди и в самом деле проступили некие тени. Они росли и удлинялись, словно разлитые по бумаге чернила, пока не превратились в нечто, что казалось ребрами гигантской грудной клетки. Словно кто-то выгнул их изнутри, отчего они встали почти вертикально.
Однажды он уже видел такие большие кости. Их привозили торговцы с юга, а те покупали у кочевников, находивших в пустыне целые города, обитатели которых по-прежнему не покидали своих жилищ: все, что от них осталось – это занесенные песком гигантские скелеты.
Однако это оказались вовсе не чьи-то останки. Приблизившись, Энсадум увидел развалины корабля. Поперечные балки-шпангоуты поднимались на высоту роста двух взрослых мужчин. У основания они крепились к продольному брусу киля словно настоящие ребра – к позвоночнику. Ему пришло в голову, что он смотрит на остатки древнего пиршества, будто насыщалась сама природа: ветер и колючий снег обглодали металл, а сырость и туман довершили начатое. Оставалось загадкой, каким образом судно подобного размера оказалось вдали от большой воды, да еще на таком расстоянии от берега? В порту он видел краны, способные поднять вес в десятки тонн, однако сомневался, чтобы нечто подобное использовалось здесь.
Коснувшись дерева, Энсадум отдернул руку: оно было холодным и твердым как камень.
Говорят, вы можете читать мысли?
Его нынешний спутник не проронил и этих нескольких слов. Единственным звуком, который Энсадум слышал, был шорох его плаща. Он уже начал жалеть, что и сам не одел что-то похожее: тогда ему не пришлось бы вздрагивать всякий раз, когда промокшая одежда липла к телу. Еще существовала надежда, что в месте, куда они направлялись, найдется разожженный очаг и кружка теплого питья. Энсадум подумал, что готов отдать все за полчаса в горячей ванной, хотя наверняка обрадовался бы и тазу с губкой.