Варшавское гетто погибает с боем, с выстрелами, с борьбой, в пламени, но без воплей. Евреи не кричат от ужаса. Они принимают смерть как избавление.
У меня есть только три бутылки, и дороги они мне, как вино для пятницы. Когда я вылью содержимое одной бутылки, я положу в нее бумагу, на которой я пишу теперь и спрячу между кирпичами… И, если когда-нибудь, кто-нибудь найдет её и прочтет, быть может он поймет чувство еврея, одного из миллионов, который умер. Две оставшиеся я разобью об головы нечестивцев, когда наступит мой последний миг.
Я горжусь тем, что я еврей не назло миру, так относящемуся к нам, а именно из-за этого отношения. Я стыдился бы принадлежать к народам, которые произвели на свет и взлелеяли преступников, ответственных за то, что делают с нами.
Я горжусь тем, что я еврей, потому что трудно быть евреем, о, как трудно. Не нужен героизм, чтобы быть англичанином, американцем или французом. Проще, удобнее быть одним из них, но ни в коей мере не почетнее. Да, это честь – быть евреем! Я верю, что быть евреем означает быть воином, вечным пловцом, плывущим против человеческого потока, мутного и преступного. Еврей – это герой, мученик, святой. Вы, ненавистники, говорите, что мы дурны, злы. Мы тоньше и лучше вас, – посмотрел бы я, как бы вы выглядели на моем месте.
Я счастлив принадлежать к несчастнейшему из всех народов земли, чей Закон – представитель всего самого возвышенного и прекрасного в законах и этиках. Этот освященный Закон ныне оскверняют и топчут ненавистники Б-га, тем самым только увековечивая и освящая его.
Я верю, что евреем рождаются, как художником. От этого не уйти. Это божественная ценность в нас, делающая нас избранным народом. Чужому не понять высший смысл, заключенный в освящении имени. Нет ничего целее разбитого сердца, сказал один великий праведник, и нет народа более избранного, чем народ, постоянно преследуемый. Если бы не моя вера в то, что мы избраны Б-гом, я поверил бы, что мы избраны нашими бедами.
Ты утверждаешь, что мы грешили – конечно, грешили. И поэтому мы наказаны? Я могу понять и это. Но скажи мне, есть ли на земле грех, заслуживающий такое наказание, которому подвергнуты мы?
Ты утверждаешь, что воздашь ненавистникам по заслугам! Я убежден, что будешь воздавать беспрестанно. Я не сомневаюсь в этом. Но скажи, есть ли на земле кара, способная искупить такое злодеяние? Хочу открыто сказать Тебе, что теперь мы унижаемы и притесняемы больше, чем когдалибо, на нашем бесконечном пути страданий, и замученных, попранных, задушенных, погребенных заживо и сожженных заживо среди нас больше, чем когда-либо, нас уничтожают миллионами. Если мои ненавистники столь темны и столь злы – кто я, как не носитель частицы Твоего света, Твоей доброты. Я не прошу Тебя покарать виновных. В конце концов они сами покарают себя, – это заложено в самой природе ужасных событий, – потому что с нашей смертью умирает совесть мира, потому что весь мир погибает с убиением Израиля. Мир сам сожрет себя в своей порочности, он утонет в собственной крови.