– Она, расклепка-то, разожмет зубье-то!.. – весь мокрый от хлопот и волнения говорил Иван Николаевич, загоняя свой клин «между зубьев». Операция была жестокая, но в конце концов стиснутые зубы были разжаты, и вскоре послышалось хрипение…
– Эво! Эво! – радостно воскликнул Иван Николаевич, заслышав дыхание, и тотчас снял шапку и перекрестился.
Покуда происходило все это, подошел народ, помог Ивану Николаевичу растрясти полумертвого человека, затем окликнули нескольких «порожняков», возвращавшихся со станции и с полей по домам, спрашивая: «не ваш ли?» Наконец очнувшийся человек был общими усилиями уложен в телегу какого-то крестьянина, который его признал и отправил его восвояси.
А мы с Иваном Николаевичем пошли своей дорогой.
– Отдох! Ну, слава тебе господи! – не раз повторял он. – Эко ведь наглотался винища. Ну, слава тебе господи!
– Однако, – сказал я, – какой ты добрый человек! Не случись тебя, ведь человек-то бы помер!
– И помер бы! Нешто кто беспокоится? А я про себя прямо тебе скажу: сердце у меня жалостливое!
Иван Николаевич сказал это так просто и чистосердечно, что еще больше понравился мне.
Конец ознакомительного фрагмента.