но чаще во что-то второе…
Пришедший
Под белыми сводами чистого храма,
меж окон в полсотню витражных пластин,
горящих огней и свечных килограммов,
прилавка, монахинь, холопов, княгинь,
среди золотых одеяний, распятий
и между взирающих ликов святых,
семей и семеек, детишек и братий,
и книжиц, молитв и нарядов цветных,
под куполом с росписью божьих историй,
средь пары печальных, болезных в поту,
старух, что, как рыбы в построенном море,
на гладком, как лёд, застарелом полу,
меж рамок икон и задумчивых масок
лучами и воздухом спёртым обвит,
по венам табачные, винные краски,
под лохмами, кожей греховный графит…
Деспотия
Тиран намеренно коверкает слова,
холопов учит жить беднее и тупее,
идти по линии, натоптанным следам.
Он чтит толпу, что проще и темнее.
Вот так чабан ведёт своих овец,
стрижёт их вовремя. И шерсти этой тонны.
Как сытый вождь и выспавшийся чтец,
в них сивый бред внедряет упоённо.
Их кормит травами, что выданы землёй,
и греет солнышком, что небо подарило,
и поит водами, что встали под горой,
хваля назначенность свою с улыбкой милой.
Твердит, что враг – коровы и ослы.
Строй уверяет, что родня, но в чине,
что с ними он шагает все версты,
и демонстрирует папаху, плащ овчинный.
Пугает хищником умы и потроха.
Но от волков он защитит хоть сталью.
И стадо ратует за чудо-пастуха.
Но он и пёс прожорливее стаи…
Новая звероферма
Всеобщий навоз и подножная жижа,
как общий раствор для скрепления масс.
Сетями завешаны небо и крыши.
У вольностаральцев отняли их глаз.
Вокруг рогачи и обрюзгшие морды.
Свинячьи бока нарастили козлы.
Шагают бараны так тупо, но гордо.
Быки отдыхают и греют мослы.
А все петухи облачились в величье,
павлиньи наряды геройски надев,
все утки и куры в дворянских обличьях.
А псы стали нагло, по-волчьи глядеть.
Сменились порядки под новым Уставом.
Отрезали крылья белейшим гусям.
Напухшие рожи украли тут право
средь корма и ярок, котят, поросят.
Однажды придёт за безумье расплата!
Цыплята, телята сметут этот бред,
а старых собак растерзают щенята!
Тогда воцарятся свобода и свет!
Любовная нега
В зашторенной тиши
два влажных, спелых тела,
в блаженстве и глуши
свершили общность дела.
Их акт любви венчал.
Их акты чувств спаяли.
Их акты двух начал
скульптурно изваяли.
А позже их союз
судьба раскрыть решила,
нагую связку уз,
как книгу разложила…
Теперь, как два птенца
в гнезде пуховом, взбитом.