Может, в «Фоли-Бержер»? – предложил Остелецкий. Тамошняя кухня вполне даже комильфо, и барышни танцуют весьма пикантные…
– Ты, видать, погибели моей хочешь? – Греве сделал испуганные глаза. – Если баронесса узнает, что я посещаю подобные заведения, да ещё и без неё – со свету меня сживёт. Нет уж, поехали назад в отель, там и поужинаем. Заодно представлю тебя супруге – раз уж нам предстоит провести целый месяц на одном пароходе, лучше познакомиться заранее.
– Так она с тобой в Париже? – удивился Остелецкий.
– А ты чего хотел, братец? У нас медовый месяц, иначе никак.
И махнул тростью, подзывая фиакр.
Париж, набережная Сены.
Несколькими часами позже.
– …а потом пришла жена того, длинного. Они перед ней расшаркались, велели подать ещё бутылку вина и посидели полчасика. Потом парочка поднялась наверх, в номер, а второй вышел из отеля, взял фиакр и велел ехать к «Фоли-Бержер». Я за ним прицепился и видел, как он вошёл в двери. Наверное, до сих пор там сидит – в этом заведении самое увлекательное программа начинается после полуночи, раньше оттуда никто не уходит, и уж тем более, одинокий мужчина.
Они беседовали на набережной Турнель, возле парапета – массивной чугунной цепи, протянутой на чугунных столбиках. За парапетом несла мутные воды Сена, а вдоль тротуара тянулись знаменитые на весь Париж развалы букинистов. Там толпились студенты, чисто одетые мальчики в сопровождении гувернёров рассматривали тома приключений мсье Жюля Верна и тонкие сборники детективных повестей. Юный собеседник Бёртона (это был, конечно, он, но только без своей известной всем газетчикам Лондона бороды) презрительно посмотрел на них и пустил сквозь зубы длинный плевок – знак высшего презрения парижских гаменов.
– А тебе-то почём знать? – с усмешкой осведомился англичанин. – Или скажешь, что и сам бывал внутри?
– А то, как же, мсье! – ухмыльнулся сорванец. – Мой родственник по матери моет там посуду, он и провёл. Я спрятался за сценой, в какой-то кладовке, и всё видел – даже как девчонки перед выходом чулки подтягивают! Точно говорю, там он сидит!
– Ладно, держи, заработал. – англичанин протянул мальчишке горсть мелких монет. – В каком, говоришь, номере он остановился?
– В шестьдесят пятом, на третьем этаже. Так себе номер, не для Ротшильда. Кстати, другой, который с мамзелью – он однорукий.