Разбросаны чашки, гроши.
Повырваны рёбра забора,
слетела с деревьев парша -
то подвиги кули, эфоров,
кем ночью делилась межа.
Пейзаж этот взор не ласкает.
Уныло-застывшая чушь.
Лишь утренне солнце сверкает
в коричневом зеркале луж.
Смирение
Я свыкся с новым ритмом петь,
обвыкся в новом счастья доме,
порядок новый принял. Сеть
указов новых ловит. Кроме
всего, что принял, есть ещё.
И день за днями множит требы.
Стал мой приказчик палачом.
Прозрели все, что были слепы.
И стали видеть лучше нас,
богов; за нас писать статуты.
Ведь стоит рот закрыть лишь раз, -
примеришь завтра плеть и путы.
И я смирился с сотней строк,
что, будто боги, нам вещали,
признать заставив гнёт и рок,
их власть, что "небо завещало".
И все мы будем верить в свет,
что нам даёт не луч, а лампа.
Поверим мы в любой ответ,
лишь не срывало б казней дамбу.
И смуть времён настанет вмиг.
И мы во тьме глаза закроем.
Молясь за мир, луга, за них,
себя забудем, дух зароем…
И всё сольётся в общий фон:
и явь, и сон, и речь, мычанья.
И лишь бунтарский мегафон
всех нас пробудит от молчанья.
Ноябрь столичья
Тих стан фонарных постовых.
Лучи из глаз кладутся в камни,
влипают в кожу мостовых
и на щиты картин рекламных.
И осень вновь стареет здесь,
ложась на лавку так бездомно,
иных не зная будто мест,
вздыхая бедно, хрипло, томно.
Асфальт испариной сочит,
каблук хрустит песком замёрзшим.
Тепло храня, и пёс молчит,
о колкий снег все лапы стёрший.
И я весь в этом ноябре,
шарфом укутал гриву, шею.
И, жаль, бреду я не к тебе.
От одиночеств слёз ржавею.
И белой сети всех ветвей
себя последний раз дарю я.
И в пудре инея, злых дней
замёрзшей бабочкой парю я.
Не таю, мёрзну меж столиц,
и стариком слоняюсь юным.
И сбросив крылья, кану ниц,
дожив до зимних льдов с июня.
Скоморох
Развлёк себя и пять глухих
плевком своей весёлой песни,
поймав ладоней их сухих
удары, как пустой кудесник.
Из нот я плёл сюжет сырой
наброском связок дел и пенья,
и вился голос мой игрой
на этой площади, ступенях.
Стихо?вно сердце пело в такт,
и лица толп опять смеялись.
Иной же люд всё ждал антракт,
горстями шли, гуртом сменяясь.
И гурт всё шёл и рос, уйдя.
Я ж пел идей и од фрагменты,
то жгя их души, то студя
под тишь и ритм аплодисментов.
Я пел про пса, летящий лист,
стыдил попов, жадоб, подкупных.
И разный Бог-аккомпанист
играл на домре, горне, бубне.
Я весь резвился, плакал, пел.