Я рад, я радуюсь, что жив!
Рыбак
В тиши умело смастерил
крючок, удило, леску,
закинул метко меж перил
до вод и света всплеска.
Блесна вещала про улов,
и рыбы ей внимали
без веры, верности и слов,
прося, чтоб вынимали.
Они спасались, я ловил.
Завистники вновь ждали.
Хотел спасителем прослыть,
но удочку сломали…
Наживку сняли прямо в дождь,
укрыв от взора тряпкой,
её чтоб больше не нашёл.
И стало мне так зябко.
Лишился промысла и вод.
В садке моём лишь сотня.
Идёт за годом новый год,
лишь шире преисподня.
Забросил напрочь хобби лет,
теперь в покое, страсти
спасаю ангелов от бед
сачками – новой снастью.
Остановка "ЮВЖД"
Разъедемся пьяными в меру,
счастливыми чуть от вина,
последовав чести, примеру
по норам, где скука одна;
где стены, холодные кружки
и коврик свернулся от дыр;
где в спешке надкусаны сушки,
в кастрюле отплюнутый жир;
где нету веселья, лишь тени
молчат на полста языках,
шум пьяных наречий так ленно
опять созерцают впотьмах;
где клонятся плечи к подушкам;
где снова укорно стыдят,
и выхлопы горла, как пушка,
таранят пушинки, смердя.
Разъедемся. Взмахи ладонью,
как будто прощаясь навек
друг с другом, тоскою и болью,
ах, лётной души человек!
Андрею Юхновцу
Бархатная
Такая тёплая, что льду уютно даже,
хрусталятся снежинки, не ложась.
Ты – бриллиант среди песка и сажи,
туманами что вьются, не кружась.
Нескромная, и бархатна до неги,
кладёшься лакомо и к шее, и груди.
Пусть вовсе ты и не невинней снега,
но келья – ты средь яркой суеты.
По выемке спины ладонями и взором
плыву, по руслу, килем штиль пашу.
Со сладостью, поэзией, позором
тебя в себе причудливо ношу.
Тобою ласковой изнежен и истерзан
в потоках слов, надежды и вина.
И вкусы все, вкушённые из пе?рсей,
желанно так впиталися в меня.
И страсти льются ласковые ниже,
как водопады, и обратно ввысь.
Будь кружевней всех девушек Парижа,
ныряя в волны маковых кулис!
Татьяне Дерусовой
Влюблённый
В толпе обжитой дураками
и сотней жалоб меж причин,
бездумной речью, стариками,
и остью жал из всех личин,
среди и стройных, и холёных,
пошитых формами лекал;
среди бесчувственно-калёных
средь вееров и опахал
он скромной точкою в потоке
цветёт и в соре, и во тьме,
плевки минуя и мороку,
живёт в мечтающемся сне.
Такой живой и одинокий.
И хворь его, как чудо, дар.
Со взором мудро-волооким.
А из груди невидный пар.
Среди красивых, но лишённых
души, бредёт в пустой гурьбе,