– Тревожно мне, очень даже тревожно, – говорил он, поглядывая через плечо на заснеженные горы.
– Я понимаю тебя, но ты обязательно справишься, ты не первый раз идешь в разведку, ловкости и хитрости тебе не занимать, ты обязательно вернешься, – успокаивал его Андрей Петрович. – Неужели ты думаешь, что ты не ловчее этих турок? У них государство вот-вот развалится.
– Ну не скажи, воевать они умеют, вон как мы крепко тут засели, а летом казалось, что все раз-два и закончим, освободим братьев-болгар.
– Освободим, обязательно освободим, вот увидишь, и завтра все гладко пройдет.
– Хотелось бы надеяться, – голос Томилова звучал неуверенно.
– Слушай, я тебя не узнаю, ты никогда ничего не боялся, всегда был такой смелый и решительный, меня спас от верной гибели.
– Во-первых, мне раньше нечего было терять, я сейчас есть что, – молодой человек многозначительно замолчал, но собеседник понял его и так, правда, только отчасти.
– А что «во-вторых»?
– Не понял?
– Ты сейчас только что сказал «во-первых». Значит есть и «во-вторых»?
– Да есть, – Томилов кивнул головой, но продолжать не спешил. Железманов настаивал:
– И что же это? Почему ты не хочешь говорить?
– Понимаешь, мне самому не хочется в это верить, но мне кажется, что… – подпоручик опять замолчал, так и не решаясь произнести вслух то, что крутилось у него в голове и терзало душу. Уж больно неприятной была мысль, но его друг продолжал смотреть вопрошающе, уклониться от прямого ответа было трудно. Поэтому пришлось выдавить из себя:
– Мне кажется, что в отряде предатель.
– Почему, почему ты так решил? – изумился Железманов.
– Ты сам посуди. В последнее время все разведывательные группы, которые отправляются для сбора информации, попадают в засаду. Ты помнишь, как неделю назад в разведку пошел разъезд под командованием Облакова?
– Помню, они нарвались на отряд турок, ему одному удалось спастись.
– Да, это так. Так вот Облаков говорил, что их словно ждали.
– Ты же сам сейчас говорил, что турки воевать не разучились, наверное, тоже патрулируют линию фронта.
– Все равно не нравится мне это все, слишком много странностей. Чую, не вернусь я.
– Вернешься, я буду молиться за тебя самой горячей молитвой, чтобы господь защитил тебя.
– Молись, горячо молись, – устало произнес Томилов, а потом полез за пазуху, доставая какой-то конверт.