Начальник лагеря, пряча обратно револьвер, вежливо и по-прежнему негромко попросил заключенных не нарушать тишину, перекрикивать он никого не собирается, а сказать ему еще есть что. Он предостерег от нарушения лагерного порядка, сказал, что то, что многие из зэков скоро, возможно, выйдут на свободу, не говорит о том, что сейчас они уже невиновные и свободные граждане. Пока они все остаются в качестве осужденных советским судом заключенных – они обязаны беспрекословно выполнять все правила распорядка лагеря. И будет очень глупо, в первую очередь для них самих, если кто-нибудь из зеков не доживет до своей реабилитации или получит новый срок. Прошелся майор и по привилегированным блатным. Отказчиков от работы теперь в лагере не будет. И уговаривать он никого не собирается. Пришло распоряжение: кто не хочет работать – расстрелять, как совершенно не нужный стране балласт.
Востриков приказал выйти вперед ворам-отказникам из первого барака – никакого движения. Подошли конвоиры бесцеремонно вытолкали вперед прикладами шестерых; еще двое упали на землю и, стойко снося удары, вставать отказывались. Лежащих, взяв за ноги, тоже выволокли вперед и просто бросили возле первой шестерки.
– Кто согласен приступить к работам – два шага вперед, – обратился к ним старший лейтенант ГБ. – Остальные будут расстреляны немедленно и прилюдно. И это не пустая угроза. Вы меня знаете.
Отказники из первого барака не шевелились. До конца начальнику не поверили.
– Начните с этих, – спокойно кивнул Востриков на двух лежащих блатных. Четыре конвоира, схватив за ноги, оттащили так и не поднявшихся блатарей в сторону. Подошли еще двое стрелков и сняли с плеч винтовки.
– Последний раз. Если вы передумали – встаньте, – опять обратился Востриков к упрямым ворам и немного подождал. – Ну что ж. Нет, так нет. Приступайте, – кивнул командиру стрелков.
– Товься, – скомандовал стрелкам их отделенный командир и они слаженно передернули затворы. – Целься, – приложили приклады к плечам и с полутораметрового расстояния навели стволы прямо в лица лежащих на земле отказников. – Пли! – жестко хлестнул, отдаваясь эхом между бараков, сдвоенный выстрел.
Старший вор умер сразу, расслабив свое крупное тело. Более молодому харьковскому урке Митяю Бессарабу (с которым 1 сентября повстречался в темном дворе после кино Максимов-Нефедов) задравшему в последний момент голову, пуля раздробила подбородок и разорвала шею. Он еще короткое время сучил по земле ногами в добротных чужих унтах, пытаясь выгнуть спину, и напрасно царапал пальцами ворот бушлата.