На улице по обыкновению было спокойно, люди возвращались с работы, автомобильная стоянка дома напротив степенно заполнялась. Я уже не курил, просто стоял и смотрел на свой район. Меня обдавало прохладным октябрьским ветром, врывавшимся из открытого окна, но чувства зябкости я не испытывал, ведь был разгорячен мыслью, что накануне убийства я, и вправду, был в том поселке, и весьма бурно отмечал вечер пятницы, не только в частном доме моего друга, но и захаживал с веселой компанией на злополучный берег реки.
К двенадцати ночи я приготовился ко сну – принял теплый душ и выпил горячий какао, чтобы успокоиться и хоть как-то остановить навязчивые мысли. Отчасти мне удалось расслабиться, но как только я погрузился в постель, то тревожность вернулась вновь. Сон долго не приходил, ведь мой мозг, совершенно не интересуясь самочувствием хозяина, непрерывно прокручивал веселые моменты той вечеринки вместе с пугающей фотографией девушки на берегу, словно намереваясь все соединить воедино. Около полутора часов я находился в дремотном бреду, как услышал разгоряченный голос сверху, от пыла которого вздрогнул всем телом. В тот момент показалось, что стены нашего дома слеплены из картона или еще каких тонких материалов – так четко и громко раздался соседский крик.
– Ах ты грязная сука! – заревел Михаил.
После послышались глухие удары и звук падения чего-то увесистого на пол, от которого, казалось, задрожал весь «картонный» дом. Я поднял корпус и испуганно посмотрел наверх. «Что за херня там происходит?» – пробормотал я.
Минуты две из их квартиры не доносилось ни шороха. Я снова лег на спину и закрыл глаза, пытаясь отгородить свою совесть от семейных разборок соседей сверху, как вдруг раздался мужской плачь навзрыд, хотя было бы логичней услышать женский. Если, конечно, его вечно молчаливая подружка еще была способна после шумного падения на какую-либо жизнедеятельность. После некоторых сомнений я резво вскочил с кровати и схватил мобильный телефон с целью сообщить в правоохранительные органы о возникших опасениях. Но следующая примирительная риторика Михаила и факт того, что Изольда при встречах со мной была немой как рыба, остудили порыв выполнить гражданский долг.
– Какой я дурак! Какой я дурак! Ты сильно ушиблась, моя дорогая?! – сквозь рыдания громко произнес Михаил.