Выскакавшие следом казаки увидели тигра, стали стрелять на ходу, но не попали, и зверь, испугавшись шума, в два прыжка скрылся в чаще. На дороге остался лежать красавец – конь с перебитым позвоночником и разодранным боком. Жалобный тускнеющий глаз смотрел на людей, но вот по телу пробежала судорога, забились в агонии ноги, и он затих. Казаки постояли над ним в растерянности от неожиданности и быстроты случившегося, затем сняли уздечку и тронулись дальше.
Колесов, услыхав позади выстрелы, приказал остановиться. Вскоре из-за поворота вылетела несущаяся вскачь телега с кричащим солдатом. Было такое ощущение, что она вот-вот расшибется либо о последнюю подводу, либо о стволы деревьев. Но ездовой, здоровенный егерь, справился с лошадьми. Храпя, с оскаленными пастями, разодранными удилами, они осадили перед последней телегой, напирая на нее грудью и дышлом. Послали с новостью за хорунжим, который был с казаками в авангарде. Захарьин во весь опор поспешил назад, но исправить уже ничего не мог. Хотел было вгорячах организовать засаду в надежде, что зверь все –таки когда-нибудь выйдет из чащи к своей жертве, но вспомнив, что он не один и находится на службе, только махнул рукой и вернулся к обозу.
Горю Захарьина не было предела. Он так любил и лелеял своего коня, вырастив его с жеребенка, назвав Громом и, выездив, не раз брал призы на войсковых скачках. Гром, как пес ,был привязан к хозяину, всюду неотступно следуя за ним. В этот день хорунжий, жалея, привязал его к подводе, а сам ехал на казенном заводном. В течение оставшегося дня Захарьин ни с кем не разговаривал, на привале бродил с потерянным видом, сразу превратившись из сурового казачьего хорунжего в сильно расстроенного ребенка. Казалось, что он вот-вот заплачет навзрыд, а вечером, выпив стакан водки, закопался в сено и затих.
– За людьми в бою так не жалкует, как за животиной,– обронил старый Храпов, проходя мимо Колесова, и, помолчав, добавил,– Оно, конешно, сказать, и конь стоящий был.
К середине четвертого дня пути добрались до села, выросшего из когда-то небольшой старообрядческой деревеньки и раскинувшегося по обе стороны тракта. В селе был церковный приход, и поп, топорща животом рясу, вглядывался с крыльца небольшой церквушки в подходивший обоз. Старообрядцев здесь уже давно не было. Покинув свои добротно срубленные избы, они подались дальше в глушь в поисках другого мира с единственно правильным и существующим только для них богом.