Около полудня туман рассеялся. Море, принимая в себя лучи запоздалого солнца, заискрилось бликами и слабо зашлепало в берег волной. Горизонт был чист, ни единой посудины нигде видно не было. Однако всю оставшуюся часть дня провели в тревожном ожидании. Ночью никто не сомкнул глаз. И только к концу следующего дня, когда от всех дозоров, высланных по берегу, пришли утешительные вести о том, что присутствие неприятеля нигде не обнаружено, напряжение стало спадать, и Колесов сел писать рапорт генерал-губернатору.
Закончил уже при свече словами: «…и с божьей помощью тот приступ был отбит, что в очередной раз показало мощь русского оружия и нерушимость рубежей Российской империи. А посему, Ваше высокопревосходительство, позвольте похлопотать о награждении особо отличившихся по их заслугам согласно прилагаемому списку…» Уже много позже из письма Муравьева Василий Андреевич узнал, что английский адмирал, командовавший в то время объединенной англо-французской эскадрой, после ряда провальных попыток по разгрому русских Дальневосточных форпостов и особенно позорной двойной неудаче при штурме Петропавловска-Камчатского, покончил жизнь самоубийством, о чем Муравьеву , в свою очередь, сообщил в переписке наш посол в Лондоне.
Вечером, еще до темноты, выбрав сбоку тракта большую поляну, остановились на ночлег. Рядом была река, что позволяло напоить лошадей и взять воду для приготовления пищи. Ездовые распрягали лошадей, задавали им корм, другая часть обозников пошла на заготовку валежника и дров. Ночи были уже довольно холодные, и дрова требовались не только для приготовления еды, но и для обогрева, и для отпугивания хищного зверья, которого в этих краях хватало. Когда стемнело, поужинали и пили чай, расположившись вокруг костра. Лошади похрумкивали сеном, дозорные несли свою службу, находясь за пределами освещаемого костром круга. Колесов улегся на приготовленное Степаном на возу ложе из сена, застланного попоной, и молча смотрел на огонь, прислушиваясь к неспешному разговору казаков и солдат.
Беседовали вяло, чувствовалась усталость после целого дня пути; темы затрагивались самые разные: от обсуждения событий дня до домашних дел, проистекавших где-то там, где каждый оставил частицу себя и откуда приходили редкие письма.