Маргарет на похороны не явилась. По-моему, она единственная из отцовских жен знала, что он на самом деле за фрукт. И мне это тоже предстояло узнать, прежде чем даже успела начаться заупокойная служба.
Похоронный зал, в котором происходило прощание, принадлежал одному из тех оказывающих комплексные услуги предприятий, которые ставят своей целью никого не обидеть и в результате больше напоминают бездушный железнодорожный вокзал. Когда мы там появились, какой-то мужчина с тихим голосом и пугающе розовой кожей отвел Аннабет в сторонку. Объяснил, что гроб отца закатят на заупокойную службу на тележке. Мол, техника безопасности и все такое.
Хотя по-любому не знаю, набралось бы у отца хотя бы шестеро верных друзей, чтобы нести гроб. На службу явились сотни людей, но они явно не были закадычными дружками отца. Помимо родственников, я никого из них не знала. Все улыбались и безмятежно болтали друг с другом. Никто не удосужился хотя бы ради приличия пустить слезу.
Розовый человек спросил мою мать, не желает ли кто-нибудь из нас «взглянуть на покойного, прежде чем гроб будет закрыт для церемонии». Махнул рукой в сторону тихого коридора в глубине зала, в который продолжала вливаться толпа жизнерадостных скорбящих. Он, наверное, даже и не понял, что Аннабет – бывшая супруга. Выглядела она достаточно траурно, чтобы быть вдовой.
– Мои дети еще слишком малы для таких вещей! – гордо ответила Аннабет и подтолкнула нас к остальным родственникам. Ее родители стояли в углу с моими тетями и дядями и несколькими кузенами и кузинами. Вид у всех был взопревший и скованный во взятых напрокат черных одеяниях. Всем явно хотелось втихаря почесаться. Январь в Уэйкфилде – сущее наказание, а жалкие потуги кондиционера ясно показывали, что его век давно на исходе.
Я вовсе не собиралась шпионить, но мне нужно было убедиться, что отец действительно умер, и еще мне типа как жутко хотелось поглядеть на гроб на колесиках. Скрыться от бабушек и дедушек и выбраться в тот коридор оказалось проще простого. Я толкнула тяжелую, как в гробнице, дверь и оказалась наедине с телом своего отца.
Умер он в тропиках, и, наверное, его забальзамировали, но в помещении все равно стоял ощутимый душок. Сразу припомнилась та собака, которую я видела – и обоняла – еще ребенком, дохлая собака, которая валялась в канаве на многолюдной тайской улице. Теперь я точно знала, что отец умер.