.
Опасность возмущения восточных провинций империи побудила Франца-Иосифа отклонить предлагаемый Россией проект, что подтверждало отказ от политики «доброжелательного нейтралитета» лета 1853 г. Переход Австрии в стан противников России стал очевидным. Пруссия фактически тоже отклонила предложения России. Ее положение, однако, отличалось от австрийского. Если Франц-Иосиф заявлял, что будет руководствоваться интересами своей монархии, то Фридрих-Вильгельм IV подчеркивал, что не даст вовлечь себя в войну против России[208].
Бисмарк был удивлен таким исходом миссии графа Орлова, но считал его положительным для интересов Пруссии, поскольку она не разрывала отношения с Россией. В письме Мантейффелю он повторял: «Не вижу никаких мотивов, чтобы каким-либо способом умышлено увеличивать между нами и Россией трещину, которая и могла непреднамеренно возникнуть при расхождении в наших интересах»[209].
Однако на фоне вступления 27 марта 1853 г. в русско-турецкую войну Великобритании и Франции дипломатическая «трещина» между двумя странами, которой так боялся Бисмарк, стала увеличиваться. Этому также способствовало подписание четырьмя державами нового венского протокола 9 апреля 1854 г.[210] (вошедшего затем в основу Парижского трактата) и выгодного австрийской стороне[211] австро-прусского союзного договора 20 апреля 1854 г., против которого выступила Россия[212].
В этой связи представляется важным обратить внимание на две диаметрально противоположные точки зрения в отношении договора 20 апреля, вернее, его значения для Пруссии. Так, прусский принц Вильгельм писал своему брату, Фридриху-Вильгельму IV: «Пруссия при этом не должна забыть, мне бы этого хотелось, что договор 20 апреля был подписан ею как великой державой, в интересах Европы, что Германия была лишь приглашена присоединиться к нему, что тем самым европейские интересы стоят для Пруссии на первом месте, а (интересы – В. Д.) Германии – лишь на 2-м месте»[213].
Разительно отличалась от такой точки зрения позиция Бисмарка. Прусский дипломат считал ошибочным культивировать образ великий державы фактом участия в подписании европейского договора, положения которого не соответствовали истинным государственным интересам Пруссии. Не видимость участия в европейских делах, а отстаивание собственных целей в международных отношениях соответствовало, по мысли Бисмарка, статусу великой державы. В этой связи прусский дипломат полагал, что договор 20 апреля противоречил государственным интересам Пруссии, поскольку осложнял прусско-российские отношения. В наброске сообщения, предположительно, Мантейффелю, он писал следующее: «Устье Дуная представляет