– Верочка, выходи за меня замуж! Я люблю тебя, честное слово!
Вера медленно поставила бокал, румянец появился на щеках, даже на висках – под зачёсанными наверх золотистыми волосами.
– Я ждала этого, Кадик… – тихо сказала она. – И я тебя люблю… как только увидела – да ты, наверное, понял…
Они потянулись друг к другу, обнялись, застыли в долгом поцелуе. «Вот и всё, – думал Аркадий, и волна нежности поднималась в нём. – Теперь я отвечаю не только за себя… А как к этому отнесётся мама? А Верин отец что скажет? Впрочем, это уже не имеет значения, хотя, конечно, хотелось бы, чтоб всё было нормально…».
Наконец, они отпустили друг друга. Переведя дух, он, посмотрев на стол, сказал:
– Ух, я голоден, как зверь. Давай ужинать.
У него стало легко на душе, недавняя неопределённость уже забылась, он вырос в собственных глазах, услышав, что тоже любим. Он почувствовал себя раскрепощёно.
Они ужинали, немного пили то коньяк – в основном, Аркадий, то шампанское («За нас!» – говорил он, «За нас!» – отвечала Вера) – смеялись, когда кто-то из них рассказывал что-то смешное, но эти рассказы скользили по поверхности сознания: им казалось, что рассказываемое, действительно, смешно, хотя они и не вдумывались особенно в его смысл, просто каждый слушал другого и готов был, переполненный радостью, засмеяться в нужный момент, бессознательно улавливаемый по выражению лица, по интонации рассказчика; главное – они постоянно прикасались друг к другу, будто ненароком, не до конца веря, что будут вместе всегда… Потом они долго танцевали во второй комнате, устав, возвращались снова к столу, опять шли танцевать. Аркадий снял пиджак, распустил узел галстука, он немного отяжелел от выпитого и еды, но считал, что сегодня может себе позволить чуть-чуть лишнего – как-никак он прощался с собой прежним и должен был войти в новое качество, в неясное ему ещё до конца новое состояние, отличающееся от привычного ему другими заботами, радостями, мотивами поступков… Танцуя с Верой, он ощущал упругость и в то же время податливую мягкость её тела, прижимавшегося к нему, он осторожно ласкал его через лёгкую ткань платья, унимая внутреннюю дрожь и нетерпение. Она не противилась, отвечала на его поцелуи, и, когда становилось совсем невмоготу, Аркадий отстранялся, шёл менять пластинку и долго перебирал их, остывая.