– Вот видишь, а ты волновалась, что с нас возьмут сто евро!
– Ничего я не волновалась, – огрызается она, – пожалел он тебя, дуру молодую, и меня, дуру старую, – видит, туристки-иностранки, ничего не соображают, совсем не алё, и не содрал с нас лишние деньги.
Спорить, естественно, нет смысла. Настроение портится, но я еще стараюсь сохранить этот день светлым и приятным. Мы переходим дорогу, почти сразу же попадаем в Старый город и идем по залитым солнцем, увитым зелеными растениями с ярко-розовыми цветами, улицам. Я иду не спеша, смотрю по сторонам, мне нравятся старинные дома, их деревянные голубые ставни, потертые временем и морским ветром. Периодически сверяюсь с приложением, куда нам идти. Вдруг мать ускоряет шаг и проносится вперед мимо меня. Плечи ее согнуты, спина сгорблена, взгляд устремлен вниз. Она активно помогает себе руками, будто бы распихивает локтями невидимую толпу – скорее, быстрее, в сторону, дайте пройти! Я бегу за ней.
– Мам! Ты куда понеслась?
Она делает вид, что не слышит.
– Мам! Ну вот церковь же красивая! Погоди, да куда ты бежишь-то?
Мать, не сбавляя скорости, кидает быстрый взгляд на одну из самых красивых церквей Херцег-Нови и бросает мне презрительно через плечо:
– Католическая!
Как будто я показала ей кусок коровьего дерьма на обочине. Мы несемся дальше. Мать – впереди, а я – за ней.
И тут меня сцапывает из настоящего момента мозолистая натруженная рука Прошлого. Безжалостно стискивает в груди и кидает обратно, на двадцать лет назад, в одно пасмурное августовское утро.
До начала учебного года остается несколько дней. Сейчас суббота, только восемь утра, а мы уже приехали на Петровско-Разумовский рынок, в народе – «Петрашка». Этот рынок даже не муравейник, а настоящее блошиное гнездо. Кое-как сколоченные павильоны, покрытые целлофановыми ошметками. Вместо примерочных – картонки, а роль ширмы выполняют сами продавцы, хитрые, насмешливые, пытающиеся обдурить покупателя на каждом шагу, втюхать китайское барахло по европейским ценам, задурить голову, а если что не так – то и обматерить напоследок. Они присасываются к любому, кто отважится сунуть нос в их дурно пахнущий закуток, и не отвалятся до тех пор, пока не высосут всё: наличные, жизненные силы, веру в людей, надежду на лучшее, – и никакой нет у них совести, кругом только смех сквозь золотые коронки да коричневые пластиковые стаканчики с мутной жижей в руках.