– А потом они принесли два отреза отличного крепдешина, и мне стало так легко на сердце, что захотелось петь, и я запела «на дальней станции сойду», а он так посмотрел, что мороз по коже и крылья выросли, и я чувствую, как что-то теплеет у меня чуть ниже пояса, и такой жар по всей коже, словно мне 16 лет.
– О да, о да, – медленно отвечает робот.
– А в небе розовый рассвет, а он пишет лучше взять Лендкрузер, а я отвечаю, что в море есть медузы и огоньки, и светится все, а он говорит, что на даче лучше вырыть колодец, потому что скважина дело ненадежное, а мне снятся две белочки и утром сын принес торт.
– О да, о да, о да, – медленно и эротично отвечает робот.
Через час посмотрел в окно на женщину. Разговаривает по телефону.
Река Салгир
В Южном городе течет река Салгир. Я иду по её мраморной набережной и цитирую стихи поэта Генриха Сапгира:
На постели
Лежит
Игорь Холин
Поэт
Худой, как индус.
Рядом Ева – без
Трусов.
Салгир-Сапгир рекой можно назвать с большой натяжкой. Ручеек. Говорят, по весне, когда тает горный снег, ручеек Салгир-Сапгир вздувается, выходит из берегов и поддавшись буйному стихийному нраву крушит всё, что попадается ему под руку: дома, строения, машины и зеленые насаждения. Обыватели в страхе разбегаются и ждут, когда буйная река Салгир-Сапгир опять превратится в ручеек. Река Салгир Южного города олицетворяет собой сложный нрав русского человека, существа, в общем, тихого, но способного на гневный и кровожадный поступок.
Надежда осматривает виноград
Соседка Надежда, осмотрев виноград, свисающий с пластиковых веревок над моим крыльцом, произнесла:
– Надо срезать, когда листья облетят.
– А что, листья облетят? – спросил я.
– Облетят, куда денутся, думаете, здесь не бывает зимы?
– А зачем срезать, больше листьев, больше тени, – я взглянул на почти сухие стебли и свисающие с них гроздья мелкого почти засохшего дикого винограда.
– Так попрет.
– Кто попрет?
– Виноград.
– Так это хорошо.
– Что хорошо? Веревки оборвет.
«Что же здесь творится весной, – подумал я, – всё лезет и стремится к солнцу, бушует и прогрессирует».
Я вспомнил папин подмосковный виноград. Чахлый и замученный. Никто его не обрезал, а даже наоборот: закутывал во все теплое. Папа очень гордился своими двумя тонкими подмосковными кустиками.
– А как его обрезать? – спросил я соседку Надежду.